Александр Топчиев - Призрачные шаги безумия. Дневник откровений Полины П.

Большую часть времени проводила на террасе или на окне, ожидая Олега. Но вместо него приходил Кочан. Как же я его ненавижу. Недавно мне объяснили, что многие даже с одной дозы героина садятся на иглу. Наверное, я одна из них. Негодяй этим воспользовался. А сейчас думаю, что он приносит какую-то дрянь дешевую, потому что облегчение приходит ненадолго, а страдаю я постоянно.

Боюсь смотреться в зеркало. Не узнаю себя. Не девушка, а какая-то больная женщина. Худая, но не стройная. Кожа дряблая. Нет, не как у старухи, но все же. Что делать дальше?

На днях приходила Светлана Григорьевна, классный руководитель. Стояла под воротами, звала меня. Зайти не решилась, наверное побоялась собаки. У нас обычная дворняга Шарик, сидит на цепи в дальнем углу двора. Гавкает когда взбредет. В этот раз желание полаять у него было отменное. Выйти к учительнице я постеснялась. Сердце бешено колотилось, так соскучилась, несмотря на то, что отношения с ней были не очень хорошие. Дорогая Светлана Григорьевна, ты пришла! Слезы катились ручьем. До дрожи хотелось выскочить, прижаться к ней. Знала, что не выйду. Как покажусь ей такая? Внутренняя борьба была невыносимой. Кусала губы до крови. Заметила это, только когда она ушла. Почувствовала боль. Вытерла ладошками лицо. Посмотрела – с них капала слегка красноватая жидкость. Видимо, слезы смешались с кровью из искусанных губ. Пошла к умывальнику.

Дрожь постепенно проходила и в то же время накатывалась злость. Не знаю почему, но радость от прихода учительницы сменялась ненавистью. На нее, себя, на весь мир. Приходила она, ну и что – это ее работа. А на меня как на человека ей наплевать. Всем до меня нет дела. Никому я не нужна…

С бабушкой мы так и не сблизились. Она плохо слышит, забывает, постоянно в комнате пропадает.

Шарик для меня стал близким другом. Только дверь открою, он уже выскакивает из будки и приветствует лаем. Подойду к нему, поглажу, расскажу о судьбе своей нелегкой. А он будто понимает. Смотрит грустным взглядом. Когда есть силы – отвязываю его, бегаем друг за другом, дурачимся. Общение с Шариком, наверное, самые светлые куски моей текущей жизни. А она темная, как рассвет поздней осенью, когда уже что-то видно, но небо пасмурное и льет дождь, бьются брызги о стекло, будто слезы.

Когда приходит Кочан, наступает беспросветная тьма. Он вынес практически все из дома. Даже шикарные шторы унес. Завесил окна газетами, побрызгал белой краской на стекла, наверное, чтобы снаружи можно было подумать, что ремонт идет. Из кухни все вынес, оставил несколько тарелок, сковородку да старые кастрюли. Мебель вывозил ночью. Грузовик заезжал во двор и какие-то мужики грузили товар в кузов. Наконец, остались голые стены, которые Кочан из баллончика с бурой краской нанес странные узоры.

Не заходил только к бабушке. За это ему благодарна. Она ведь не при чем. Объясняла ей происходящее как могла. Не знаю, верила ли она мне. Смотрела грустным взглядом и уходила в комнату.

Потом за дозу он вынес последнее – мою кровать. Бросил на пол тряпки. Старое одеяло, рваное покрывало, застиранные простыни. Спи, говорит, на этом, заслужила. Было очень обидно. Зачем он меня унижает?

На следующий день, как обычно, появился Кочан.

– Чем сегодня расплачиваться будешь?

– Не знаю, – ответила я.

– Тогда я ухожу, – сказал он.

– Дозу дай.

– Я не шалава, чтобы давать. Ха, ха, ха, – неприятно то ли засмеялся, то ли ухмыльнулся он. Я продавец. Торгую дурью.

– Что мне теперь делать?

– Ну, вот ты и докатилась, что продать нечего. Если только себя. Кому ты сейчас нужна? Выглядишь хуже «плечевой» проститутки. Хорошо, давай попробуем, может в деле ты ничего. Пошли.

– Проходи, я в туалет схожу.

Вся ненависть накопилась во мне и сжалась пружиной, которую я еле сдерживала, чтобы не дать ей разжаться, сметая все на своем пути. Проходя мимо, зашла на кухню, взяла нож в правую руку. Я вцепилась в него так крепко, что, кажется, никакая сила не могла разжать ладонь. Опустила руку с ножом в карман.

В комнате возле окна спиной ко мне стоял Кочан. Услышав шаги, обернулся.

– Показывай товар, – усмехнулся он.

Я распахнула халат, оголяя грудь. Глаза его заблестели.

– Трусики снимай.

– Нет.

– Стесняешься?

– Да, – солгала я. На самом деле у меня не было и тени смущения. Мысли заняты тем, как бы подонок не догадался о ноже.

– Хорошо, я сам, – он опрокинул меня на одеяло. Но не грубо, почти нежно. Неужели вид моего тела его возбудил?

Он стянул трусики. Руки его мелко дрожали. Приспустил брюки и повалился на меня. Попытался раздвинуть мне ноги. Не получилось. Я их крепко переплела. Левой рукой обняла Кочана за шею и впилась в его губы горячим поцелуем. Он расслабился. В глазах у меня потемнело от ненависти. Я вытащила правую руку и со всей силы ударила его ножом. Метила в спину, но удар пришелся в плечо.

– Ты что, сука, – вскочил Кочан. Рукав тут же пропиталась кровью. – Какого хрена лежишь, помоги рубашку стянуть.

Я рванула ее за ворот обеими в разные стороны. Пуговицы вереницей посыпались на пол. Разорвала рукав. Темная кровь стекала по его телу и на полу стала образоваться лужица.

– Вену, что-ли повредила. Посмотри, – сказал Кочан.

– Не знаю, – осмотрев порез, сказала я. – Может, сбегать к соседям, чтобы скорую вызвали?

– Ты что, дура? Скорая ментам сдаст. Сложи рубашку в несколько слоев и затяни рану покрепче.

Он оперся о стену, я завязала ему рану. Кочан и достал сотовый телефон с торчащей из него, как маленький сучок из дерева, антенной (в середине 90-х связь стоила дорого и была редкостью, олицетворением богатства и крутизны – прим. авт.). Кое-как набрал номер, что-то пробормотал в трубку. Вскоре сполз по стенке на пол. Лицо его было белое, как стена. Я стояла, как оглушенная. Из ступора меня вывел скрип тормозов у двора. Вошли два парня, взяли Кочана под руки и выволокли из дома. Из окна я увидела отъезжающий джип.

К вечеру мне стало плохо. Крутилась на полу всю ночь.

В последующие дни никто не приходил. Что с Кочаном, не хотелось и думать. Я была рада, что он или его дружки не появляются. Решила, если не умру от ломки, то брошу колоться и начну заново жить. Конечно, к экзаменам меня не допустят, придется учиться в выпускном классе еще год. Почему я раньше не понимала, как хорошо ходить на занятия, общаться, гулять, любить. Раньше обижалась из-за каждой мелочи, раздражалась, нервничала. Жизнь протекала как бы стороной. Сейчас все это кажется раем. Хочу вернуться назад, в прежнюю жизнь. Хотя бы ползком, сдирая кожу до мяса, ломая ногти, продвигаясь по сантиметру, сплевывая сгустки крови вперемешку с землей.

Нужно выжить. Несмотря ни на что. Сердце нестерпимо болит. Колотится молотом, будто хочет разорвать грудь. Внутренности выворачивает. Кажется, что каждая клетка тела пытается разорваться. Сильно хочется пить.