Елена Ершова - Град огненный

Я выхожу к Торию смущенный и взволнованный, на ходу поправляю портупею. Удивительно, но форма сидит так, будто пошили ее только вчера.

– Как я выгляжу? – спрашиваю у Тория.

Он оценивает меня прищуренным взглядом и отвечает:

– Как господин Дарский офицер. Хочется падать в ноги и молить о пощаде.

– Ха-ха! – произношу саркастично, и хотя чувствую некоторую неловкость, на сердце становится куда спокойнее. Вопреки опасениям, у меня не появляется желание резать людей налево и направо. Монстр не просыпается.

Во дворе мы сталкиваемся с бабкой, которая живет этажом ниже. Она размашисто крестится и бормочет под нос: «Свят-свят…» Я быстро юркаю на заднее сиденье автомобиля: не люблю быть в центре внимания. Но преторианский мундир – как шляпка мухомора, сигнализирующая: «Осторожно! Опасность!». И если в Даре внимали предупреждению и обходили меня стороной, то здесь, в городе, куда больше желающих подойти поближе и ткнуть палкой.

Всю дорогу до студии Торий наставляет меня: как держаться, что говорить, о чем лучше умалчивать. Слушаю вполуха, ветер, сквозняком проникающий в приоткрытое окно, выдувает из головы мысли. Я только и могу, что, прислонившись лбом к холодному стеклу, следить, как мимо проносятся дома и фонарные столбы, а над городом клубятся и густеют тяжелые тучи.

На студии меня встречают куда более сдержанно, хотя я чую их любопытство – оно вьется вокруг, будто таежный гнус. Меня ведут по хорошо освещенному коридору, оттуда – в комнату для гостей. Торий теряется позади, а я остаюсь один и только теперь понимаю, во что вляпался.

Я. Васпа. Один. На телестудии. И через несколько минут мне предстоит выступить на все Южноуделье.

Прошибает пот. Одно дело – спорить с доктором с глазу на глаз. И совсем другое – говорить для нескольких миллионов людей! Я не привык к этому. Даже после Перехода практически все переговоры вел за меня Торий. А я смотрел. Слушал. Учился.

Мне подсказывают, куда надо идти. Но я и сам вижу – площадка поделена на три сектора. Посередине располагается ведущий. По сторонам от него – стойки с микрофонами для участников. Каждая половина выкрашена в свой цвет. Я захожу с левой стороны и отмечаю, что пол красный. Едва не спотыкаюсь, потому что на долю секунды чудится, будто я иду по щиколотку в свежей крови. Но такое впечатление создает освещение – яркие софиты, направленные на сцену, бьют в лицо. Здесь ярче, чем в инкубаторе Улья. А зал – темный. Я не вижу ничего, кроме силуэтов. По привычке опускаю голову и смотрю под ноги. Поэтому не сразу замечаю, как навстречу мне, по синему сектору, вальяжно и уверенно идет Морташ.

К стойкам мы подходим почти одновременно.

Я пропускаю момент, когда нас представляют зрителям. Очухиваюсь, когда зал взрывается аплодисментами – звуковая волна не менее мощная, чем взрывная. Кошусь по сторонам, оценивая обстановку. Мне чудится какое-то движение сверху, но лампы слепят, будто мириады солнц, и я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть опасение. Студия невелика, хорошо освещена и наверняка хорошо простреливается насквозь. А Морташу хватит ума прикрыться своими снайперами.

Завожу руку назад, тянусь пальцами к рукояти стека – я еще не растерял реакции и могу перерезать горло быстрее, чем враг нажмет на спусковой крючок. Но… пальцы встречают пустоту. Лишь небольшая кожаная петля, свисающая с портупеи, напоминает об утраченном оружии.

Гадюку избавляют от ее смертоносных клыков. Разница в том, что свой ядовитый зуб я выдернул сам.

Ведущего зовут пан Крушецкий, но я собираюсь называть его просто «господин ведущий», чтобы не запутаться в именах. Морташ стоит, как ни в чем не бывало, прямой в осанке, самодовольный и вылощенный. Ему не впервой улыбаться на камеру.

Ведущий уже минуту, как тараторит, произнося стандартные слова приветствия телезрителям.

– В прошлом выпуске нашей программы, – говорит он, – мы поднимали вопрос, волнующий многих граждан Южноуделья: возможно ли мирное сосуществование в обществе людей и так называемых васпов? Уроженцы самых северных областей, выходцы из Дара, васпы всегда были овеяны ореолом легенд. Около трех лет назад профессор Института Нового мира Виктор Торий доказал, что васпы действительно существуют. Но кто они? Убийцы без права на прощение или жертвы эксперимента? Сегодня мы пригласили в нашу студию самого известного из представителей васпов. Господин Ян Вереск!

Когда аплодисменты стихают, ведущий обращается непосредственно ко мне:

– Господин Вереск, вы обратились в нашу студию с претензией, что столь актуальные вопросы решаются без вашего непосредственного участия. И я приношу вам извинения от нашей программы и от себя лично. Сегодня вы можете донести свою точку зрения и опровергнуть мнение господина Морташа, высказанное в прошлой нашей передаче. Пожалуйста, вам слово.

Он делает паузу и выжидающе смотрит на меня. Зал замирает. И черный бесстрастный глаз камеры – словно ружейное дуло – нацеливается на мое лицо. Температура в студии подскакивает на несколько градусов. Я чувствую, как за ворот мундира медленно сползает первая капля пота. Но отступать некуда. Словно за спиной опять стоит сержант Харт и ждет моего первого выстрела. Я не имею права промахнуться.

– Да, – мой голос предательски срывается, и я умолкаю, облизываю кончиком языка пересохшие губы. Ведущий смотрит внимательно. Морташ улыбается, его лицо безмятежно и высокомерно.

– Господин Морташ, – пытаюсь снова, и на этот раз голос твердеет, звучит отчетливо в установившейся тишине. – Вы позволили оскорбительную оценку целой расы. Назвали нас механизмом для войны. Но никто из нас не выбирал эту жизнь. Никто не мечтал стать убийцей. Никто не был добровольцем. Все решили за нас. Те, кто запустил Дарский эксперимент. Никто не спрашивал, хотим ли мы такую жизнь. Потому что мы не хотим! Но вы, господин Морташ, и сторонники движения «Contra-wasp» делаете все, чтобы вернуть нас в лаборатории. Приравнять к подопытным крысам. И мало того – узаконить это. Почему вы считаете, что можете распоряжаться чужими жизнями? Унижать чужую личность?

– Потому что вы – не личность, – отвечает Морташ. – Ни вы, господин Вереск, ни кто-либо из васпов.

В зале поднимается едва слышимый гул – одобрения или порицания? Но Морташ поднимает ладонь, успокаивая и меня, и зрителей.

– Позвольте пояснить, – вежливо продолжает он, лишь слегка повысив голос. – Господин Вереск, вы называете себя личностью. Но личность предполагает, прежде всего, индивидуальное начало. Где ваша индивидуальность? Вы произнесли хороший спич, но заметьте – в нем нет личности. А есть обобщение васпов в некий единый организм. Вы говорите обо всех, но не о себе. Может, оттого, что васпы являются коллективным разумом, нежели отдельно взятыми индивидами?