Елена Ершова - Град огненный

* * *

Офицер четвертого Улья мертв.

Он повесился на дверной ручке. На собственной портупее.

Уже больше года нет ни званий, ни Ульев. Но между собой мы все равно называли Пола офицером. От старых привычек тяжело избавляться. Я видел его на прошлой неделе. Мы не разговаривали, но Пол узнал меня и кивнул. Теперь его налитые кровью глаза смотрят с упреком: «Зачем?». А я мысленно повторяю его вопрос. Но не спрашиваю, почему такую позорную смерть выбрал этот крепкий вояка, командовавший одним из роев Улья.

Спрашиваю: для чего я заварил эту кашу?

И не нахожу ответа.

* * *

Вести дневник – задание терапевта. Очередная глупость, навязанная в реа-били-тацион-ном центре.

Мы необщительны. «Проблемы с коммуникацией в результате изоляции и специфического образа жизни» – так пишут в диагнозе. Ставь диагноз я, вместо «длительной изоляции» значилось бы «затворничество», а вместо «специфический образ жизни» – «насилие и мародерство».

Доктора жалеют нас. Смешно. Жалеть чувства выродков и насекомых, как называют нас многие люди. А мы называем себя по-прежнему – васпы.

Кажется, я впервые услышал это страшное слово в детстве.

«Не будешь слушаться – придут злые васпы и утащат в Улей».

Так говорила женщина, лица которой теперь не вспомню. Зато помню запах ее рук. Запах хлеба и молока. Помню, как она укрывала меня пуховым одеялом. А снаружи стояла ночь, и было страшно. Вдруг они уже за окном? Безликие. Серые. Пахнущие нагретой медью и сладостью.

Они приходили с севера, из зараженного Дара, и приносили беду. За ними тянулся след из пепла и трупов. Одних васпы обрекали на смерть. Других – на существование похуже смерти.

«Васпы забирают непослушных мальчишек, прячут в кокон, травят ядом и стирают память, чтобы сделать подобными себе».

Наверное, я тоже был непослушным. Женщина с ласковыми руками оказалась права, ведь именно так я стал монстром. Забыл о прошлой жизни и принял новую, полную страха и боли. Приносил смерть. Забирал неофитов, и так по кругу, на протяжении многих, многих лет.

Вот что скрывается под «специфическим образом жизни». И я захотел изменить это.

Теперь один из моих соратников мертв. И я ответственен за его смерть. Если верить докторам, лучший способ привести в порядок мысли – это поделиться ими с кем-то или записать на бумагу. Общение не мой конек. Зато пространными рапортами меня не испугаешь.

Итак.

Сегодня – второе апреля, среда.

Мое имя – Ян Вереск.

Мне тридцать три года.

И я – васпа.

«Вереск» – не моя фамилия. При выходе из центра каждый васпа придумывает фамилию и возраст. Но Ян – настоящее имя. Так называли меня ребенком, так называли в Улье.

Имя – напоминание о временах, когда мы были людьми. Неофитов забирали в раннем детстве. Предполагаю, я прошел инициацию в возрасте десяти лет. Потом спал в коконе. А когда вылупился – началась новая жизнь и новый отсчет.

Раньше я не задумывался, насколько это вообще тяжело – начинать заново. Любая перемена болезненна. Но не для тех, кто прошел Дарскую школу. Отчего же сломался один из самых стойких и сильных? Не могу поверить, что Пол сдался и так бесславно сдох.

– Самоубийство, – произносит лейтенант полиции, а медэксперт брезгливо упаковывает тело в черный мешок. Васпы отвратительны людям, а все потому, что для них мы просто насекомые.

Wasp – значит «оса».

Я отхожу в сторону, в тень. Освобождаю дорогу полицейским. Вынужденные иметь дело с мертвым васпой, они не захотят столкнуться еще и с васпой живым. Я буду им противен: сутулый, белобрысый тип с небритой рожей и выбитым левым глазом, скрытым повязкой. Лейтенант косится и морщит лоб. Вспоминает, где видел меня раньше. Возможно, видел. В столице я не впервые. Три года назад меня привезли из Дара в качестве подопытного образца. Теперь васпов признали членами общества и дали второй шанс. И хотя я не единственный, кто принял новые идеалы и боролся за них, меня по-прежнему считают лидером роя. Это накладывает определенные обязательства вроде опознания тела. Но лейтенант не спрашивает моего мнения. А лучше бы спросил. Тогда я ответил бы, что не верю в самоубийство Пола.

Думаю, кто-то убил его.

…я чувствую запах, его не спутать ни с чем. Копоть и кровь. Ими пропитался воздух и кожа. В мареве фигура женщины нечеткая, как карандашный набросок.

– Господин, пощадите! Не оставляйте ребенка без матери!

Женщина ползет, ломает ногти о доски пола. Я вижу себя со стороны – сгорбленную фигуру, подсвеченную пожаром. Лицо безэмоционально и мертво, как глиняная маска.

– Где… неофит?

Одеревенелый после долгого молчания язык слушается с трудом. И жутко, что этот глухой голос тоже принадлежит мне.

Женщина плачет, целует разбитым ртом сапоги. От нее пахнет страхом. На тонкой шее пульсирует жилка. Поддень ножом и на руки выплеснется горячий фонтан. Желанный подарок тому, кто вынужден существовать в холодном и сером мире.

Мое сердце бьется в такт причитаниям. Это пьянит. Будоражит остывшую кровь. В груди разливается тепло, и сладко ноет внизу живота. Так сладко и горячо.

Я достаю нож. Лезвие заточено и надраено до блеска. Женщина воет, а я улыбаюсь. Бесстрастно. Холодно. Так умеют улыбаться только васпы.

Крики разрастаются, вплетаются в гул огня и рев вертолетных лопастей. Затем сливаются в один дребезжащий звук…

* * *

Будильник разрывается до тех пор, пока я не хлопаю по нему ладонью. Квартира погружается в привычную немоту. На часах половина седьмого. За окном царят сумерки.

Я поднимаюсь быстро. Сказывается военное прошлое. В ушах еще слышится надрывный плач, а рука ощущает тяжесть ножа. С трудом ковыляю до ванной. Что пригибает меня к земле, вес собственного тела или тяжесть грехов?

В ванной достаю стеклянный пузырек и вытряхиваю на ладонь таблетки. Утром белая и голубая. Вечером белая и красная.

Мало того, что в башке каждого васпы стоит блокада по методу доктора Се-ли-вер-стова, каждый из нас обязан принимать лекарства. Это одно из условий сосуществования васпов и людей. Но когда тебе каждую ночь снятся кошмары, таблетки не кажутся тяжелой повинностью. Иногда они действительно помогают. Меня больше не преследует запах копоти и крови, а мир обретает прежнюю четкость.

Запив таблетки водой из-под крана, я подставляю голову под ледяную струю. Другой нет. Горячую воду отключили за неуплату. В мире людей не меньше неприятностей, чем в мире васпов. Необходимость платить за коммунальные услуги одна из них.

Я думаю об этом, пока бреюсь старой электрической бритвой. Быстро и не очень аккуратно. Не люблю долго разглядывать себя в зеркале. Пустая глазница и шрамы не добавляют привлекательности. Неважно, скрыты они повязкой или нет. По этой же причине люди обходят меня стороной.