Елена Ершова - Град огненный

Вина?

Я вздрагиваю и смотрю на часы. Они показывают полночь. В окно царапаются ветви тополя. Качается фонарь, отбрасывая на стену оранжевые блики.

Листаю тетрадь и удивляюсь своему красноречию. Пожалуй, хватит на сегодня. Мой ужин перед сном – стакан воды и две таблетки. И не забыть задернуть шторы. Этот чертов оранжевый свет напоминает отблеск пожара. А мне хочется хотя бы одну ночь не видеть снов. Никаких. Вообще.

«Как бы не так!» – ехидничает сидящий во мне зверь.

Сон начинается как продолжение предыдущего. Но передо мной уже не зрелая женщина, а девушка. Почти ребенок.

Ее глаза набухли слезами, и от этого кажутся еще синее и глубже – две океанские впадины. Волнами плещутся светлые косы. Я сгребаю их в горсть и заставляю ее смотреть в свое изуродованное лицо. Девушка испуганно всхлипывает.

– По-жа-луйста…

Ее шепот – как шелест прибоя. Она трепещет в моих руках, будто выловленная из речки плотва. Беззащитная. Хрупкая. Сладкая.

Я бросаю девушку на пол и рывком распахиваю ворот ее сорочки. Из-под белой материи вздымаются конусы грудей – уже сформировавшиеся, но еще нетронутые мужской рукой. Я накрываю их ладонью, сминаю, как глину.

– Пощадите, – выдыхает она.

И на меня веет сладостью топленого молока. Это так пьянит, что мое омертвелое сердце начинает болезненно сжиматься. Развожу ее ноги – два белых, налитых соком стебля. Колени ободраны, и свежие царапины контрастно выделяются на белизне кожи. Путаюсь в подоле сорочки, раздраженно рычу и достаю нож. При виде отточенного лезвия девушка начинает выть в голос. Я зажимаю ее рот ладонью, а она пытается укусить. За пару взмахов взрезав подол, провожу кончиком лезвия по ее коже – от пупка до горла.

– Тихо, – велю я и вжимаю лезвие в основании шеи. Нож прорывает тонкую кожу, к запаху молока примешивается терпкий запах меди. Девушка закатывает глаза – ее белки кажутся галькой, отшлифованной прибоем. Волны проходят по телу.

Тогда я сам становлюсь волной.

Сокрушительной, вобравшей в себя всю мощь океана, всю злобу тайфуна, все смерти рыбаков. И девушка вскрикивает, выгибается в моих руках, а волны начинают качать – все выше, все неистовее. Вокруг ревет и воет буря, или это просто кровь пульсирует в висках.

Я больше не могу себя контролировать, и животная жажда разрушения вырывается на волю. Лезвие ножа погружается в горло девушки, а брызги становятся горячими и липкими. Слизывая их языком, ощущаю знакомый привкус железа. Тогда глаза девушки распахиваются, и зрачки заволакивает белесый туман. Тело выгибается в последний раз и ломается. Я вижу, как белизна ее сорочки напитывается алой влагой. В ушах стоит рев бушующей стихии, но сквозь него прорывается резкий, предупреждающий визг сирены.

Наступает отлив.

Сон отпускает неохотно, пытаясь утянуть на глубину, где в густой синеве и тишине медленно проплывают океанские чудовища. Там, на илистом дне, в густом подлеске водорослей, будет лежать и моя русалка. Ее невинная красота навсегда останется при ней, кожа никогда не узнает морщин.

Я думаю о ней и о крови, вытекающей из разрезанного горла, когда удовлетворяю себя. Позже мне станет стыдно. Наверное.

* * *

С продуктами и вчера было плохо. Последнюю десятку я отдал в фонд помощи, а теперь на полках кроме початой пачки сахара ничего нет.

Раньше я никогда не задавался вопросами, как люди достают то или другое. Я приходил к ним и забирал, что считал нужным. Теперь за все приходится платить, но это не самое трудное. Гораздо труднее выбрать: что купить в первую очередь, а что потом, или не купить вообще, а только посмотреть и сглотнуть слюну. И хотя в реабили-тационном центре нам рассказывали, как планировать бюджет, товарно-денежные отношения доставляют головную боль.

Что, если и у Пола возникли денежные трудности? Лучше всего о его делах осведомлен комендант Расс. Но сегодня не его смена, и сквер с фонтаном убирает хмурый мужик с опухшим лицом. Он провожает меня недовольным взглядом и бормочет под нос, что понаехали нелюди, отбирают хлеб у честных граждан и страшно на улицы выходить – того гляди, прирежут.

– По роже видно – душегуб, – подытоживает мужик и продолжает мести улицу.

А я думаю о Поле. И о том, сколько дней осталось до получки. И не смотрю в витрины кондитерской, где с утра выкладывают свежую выпечку и многослойные, украшенные кремовыми розами торты.

* * *

Ближе к обеду в лабораторию заглядывает Марта и сладким голосом сообщает:

– Янушка, тебя к телефону.

Марта всегда общается в раздражающей сюсюкающей манере. Уверен, если бы ей встретилась ныне мертвая Дарская Королева – двадцать тонн живого веса, когти и гигантское жало, – Марта назвала бы ее лапушкой и похлопала по жвалам. Но Марта заботит меня куда меньше, чем неожиданный звонок. Мне не звонят. Почти никогда. Васпы – молчуны и консерваторы. У меня нет друзей, поэтому от звонка я ничего хорошего не жду.

– Ян Вереск? – произносит в трубку вежливый женский голос. – Вас беспокоит миграционная служба. Отдел по надзору.

Я замираю с трубкой возле уха. За столом Марта медленно перекладывает бумаги, делая вид, что увлечена работой. Но по ее позе заметно, что она вся превратилась в слух. Я поворачиваюсь к ней спиной.

– Чем обязан?

– Простите за беспокойство, – заученно продолжает вежливый голос. – Но ваша диагностическая карта просрочена. Когда вы обследовались последний раз?

– Месяц назад, – бормочу я, и в спину сейчас же ввинчивается любопытный взгляд Марты.

– Четыре месяца, – мягко поправляет меня собеседница. – Возможно, вас не устраивает ваш куратор?

Я быстро хватаюсь за подсказку:

– Возможно…

И не слишком грешу против истины. Прошлый куратор был напыщенным индюком и не интересовался ничем, кроме своей диссертации.

– Мы так и подумали, – голос в трубке теплеет. – Поэтому сменили специалиста. Доктор Поплавский очень хороший врач. Рекомендуем обратиться к нему как можно скорее. В противном случае будем вынуждены поместить вас в стационар на повторную реабилитацию.

Черт!

Кажется, ругаюсь вслух. Почему отдел по надзору объявился сейчас? Связано ли это со смертью Пола? Нельзя допустить изоляции, сейчас я нужен здесь. Поэтому отвечаю в трубку спокойно и учтиво:

– Разумеется. Когда?

– Скажем, сегодня, в половину шестого?

– Хорошо, – я записываю адрес на салфетке, прикрываясь ладонью от любопытной Марты.

– Кто звонил, Янушка, котик? – сладко щебечет она.

Я вешаю трубку и убираю адрес в нагрудный карман:

– Тайная поклонница.

Марта недоверчиво хмыкает. Она уверена, что у меня нет постоянной женщины. Да что там постоянной – нет никакой. Женщины шарахаются от меня, как от заразного. Я чувствую это и не пытаюсь навязываться.