Михаил Картышов - Солитариус. Книга первая

– Насколько я понимаю, это непотребство охватывает весь периметр? – хмуро посмотрел я на Сократа.

– Вам не нравится? Разве это не прекрасно?

– Не вижу ничего прекрасного. Для чего было губить столько деревьев?

Он погладил бороду и улыбнулся.

– Всё великое требует жертв, друг мой.

– Что?! Вы это серьёзно? Великое? Вот это — великое?! Что великого в том, чтобы загубить несколько тысяч деревьев ради того, чтобы мы не сбежали?

– По-вашему, бетонный забор лучше? – нахмурился и Сократ.

– По-моему, лучше отсутствие забора. Вы не ответили на вопрос.

– Наверное, я не совсем точно выразился. Правильнее было бы: всё величественное требует жертв. Однако… – Он поднял глаза к небу. – Если предположить, что благодаря Солитариусу и этому забору в частности – ведь, согласитесь, бетонный забор повлиял бы на вас совсем иначе… Так вот, если благодаря ему кто-то из нас станет великим, а велик тот, кто переворачивает мир, то и забор этот в каком-то смысле станет великим. А если так, стоит ли жалеть о деревьях?

– Не могу разделить вашу точку зрения. По той простой причине, что такие мелочи не способны влиять на величие и уж тем более быть его причиной. Величие наследуется, а не приобретается. Я хочу сказать, что великими рождаются, а не становятся. Да, быть может, окружающая среда в какой-то мере может мешать или благоприятствовать развитию величия, но мера эта ничтожна.

– Скорее всего, вы правы, – тоном либерально настроенного учителя сказал Сократ и улыбнулся.

Вокруг как заведённые стрекотали кузнечики. Солнце ласково обнимало мир своими лучами. Что, если солнечные лучи – это то же, что человеческие мысли? Или слова. Может, Солнце посылает Земле какие-то сигналы, разговаривает с нами, но люди не понимают этого, не говоря уже о том, чтобы попытаться их расшифровать? Или, напротив, оно является чем-то вроде приёмника? Кто знает. И нужно ли это знать?

Мы прошли мимо поворота на домик для гостей, находившийся в лесу неподалёку, и я разглядел в конце поля, в стороне от дороги, несколько домиков, очень похожих на привратницкую, а рядом с ними ещё какие-то строения. Людей видно не было.

– Там живёт обслуживающий персонал. Повара, уборщицы, водитель и прочие, – объяснил Сократ. – А также конюшня. Гиппократ любит лошадей.

– Неудивительно, – усмехнулся я, – учитывая его имя. А нам разрешено кататься?

– Конечно. А вы умеете?

– Не знаю. Наверное, нет. А вы?

– Я предпочитаю ходить пешком, – сказал он с улыбкой. – Это полезнее, тем более в моём возрасте.

– Но там не только конюшня, насколько я вижу.

– О да! Ещё они держат скотину: коров, баранов и кур. И картошку сажают, и ещё что-то, какие-то злаки, кажется. Признаться, я не силён в агрономии.

– Ничего себе. Да у нас тут целая деревня получается.

– А что, может быть, со временем Солитариус и станет деревней?

– Может быть. Но тогда он перестанет быть Солитариусом – в прямом смысле слова.

Я насчитал шесть домиков, и все они были копиями друг друга, как брёвна в «великом» заборе. К ним вело ответвление от главной дороги, которая уходила правее и углублялась в светлый сосновый лес. Где-то там, в глубине, прятался коттедж Гиппократа. Почему же он отдалился от остального персонала? Мог бы построить себе жилище и на поле – места полно. Но нет, спрятался в лесу. Впрочем, ничего удивительного. Я бы и сам так сделал. Жить посреди поля, хоть и около леса, очень неуютно. Однако лучше в мегаполе, чем в мегаполисе. Перед глазами вспыхнула какая-то картинка и сразу же погасла. Что это было? Я отчаянно пытался уловить мелькнувшую мысль, но не вышло. Кажется, это было что-то из прошлого, что-то очень хорошо знакомое, но не менее хорошо забытое. В любом случае меня это обнадёжило: значит, мой мозг сохранил какие-то воспоминания. Сократу я ничего говорить не стал. Со временем выяснится, можно ли ему доверять, а пока – верить только себе.

С головой погружённый в раздумья, я не сразу сообразил, что мы уже пришли. Справа, метрах в десяти от дороги, в окружении громадных сосен стоял коттедж прямоугольной формы – двухэтажный, с маленьким балконом и открытой террасой. Он был гораздо меньше нашего. Земля вокруг него – не считая дороги, ведущей к входной двери – поросла голубым мохом и цветущими брусничными кустиками. Сердце моё мгновенно наполнилось любовью к этому природному ковру. Ах, какая красота! И воздух – такой лёгкий, такой пьянящий и возвышающий. Я ещё нигде не дышал таким воздухом. Гиппократ выбрал великолепное место для своего жилища. Да и само жилище, по сравнению с нашим, выглядело более уютным. Может быть, из-за своих размеров. И снова в голове моей что-то мелькнуло, и снова я не смог ухватить это. Но то был не обрывок прошлого, а что-то, касающееся непосредственно Солитариуса, что-то тревожное, какой-то очень важный вопрос. Проклятая рассеянность!

– Прекрасное место, не правда ли? – с любовью в голосе спросил Сократ. – Что ни говори, а Гиппократ сотворил нечто необычайно привлекательное. И здесь, и вообще. В Солитариусе хочется жить. Вы меня понимаете, Есенин?

– Думаю, да, – ответил я и тут же помрачнел. – Но почему тогда этот ваш шахматист пытался покончить с собой? Да я и сам вроде как пытался, если верить Златовласке.

Сократ нахмурился и тихо сказал:

– Мой юный друг, давайте не будем об этом здесь.

Эта боязливая осторожность начинала меня раздражать. Мысленно выругавшись, я молча направился к коттеджу. Сократ – тоже молча – двинулся следом за мной. Не успел я преодолеть трёхступенчатое крыльцо, как дверь открылась, и из коттеджа вышел человек. Это был высокий, широкоплечий и мускулистый мужчина в белой майке и чёрных спортивных штанах. Он встал прямо перед дверью, скрестив руки на груди. На каменном лице его читалась уверенность во вредности всяких размышлений. Короткие каштановые волосы, хладнокровный взгляд, лет эдак тридцати пяти. То, что это не Гиппократ, я понял сразу.

Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга. Сократ стоял у меня за спиной и тоже молчал. Тогда я сказал:

– Добрый день! Вы позволите пройти? Гиппократ назначил мне встречу.

Терминатор – иначе и не скажешь – какое-то время не реагировал на мои слова. Затем ничего не выражающим голосом выдавил из себя:

– Я знаю, – и замолчал.

– Так можно мне пройти?

– Вам было сказано: в шесть часов. Приходите в шесть.

– А сейчас сколько?

– А сейчас – десять минут пятого.

– Вы бы спросили у Гиппократа: может, он согласится принять меня сейчас?

– Сказано: в шесть. Главного сейчас нет.

– Могу я поговорить со Златовлаской? То есть… Не знаю, как вы её называете.

– Приходите в шесть.

– Что ж, ясно. Благодарю вас, вы мне очень помогли, – не скрывая сарказма, произнёс я и отправился вместе с Сократом восвояси.