Михаил Картышов - Солитариус. Книга первая

Я бросил взгляд на часы и резко вскочил. Было уже полшестого. Самое время идти к Гиппократу.

В гостиной я наткнулся на Шапокляка. Он вальяжно развалился в кресле, закинув ногу на ногу и скрестив руки на груди, и всё так же ехидно улыбался.

– Наш Байрон спешит к Асклепию. Он надеется, что Асклепий всё ему разъяснит! – с гадким пафосом воскликнул он. – Картина Репина «Приплыли». Желаю вам, сударь, и пуха, и пера! Вас проводить?

– Идите к чёрту! – бросил я ему через плечо с огромным удовольствием.

Он что-то крикнул мне вслед, но в этот момент я уже выходил на террасу и не расслышал слов. На улице, как и прежде, было безлюдно, и это меня вполне устраивало – не хотелось сейчас ни с кем разговаривать. Солнце медленно, как бы нехотя плыло к горизонту. А я весьма охотно зашагал к Гиппократу, надеясь получить хоть какие-то ответы…

…На крыльце, перед коттеджем Гиппократа стояла Златовласка. Она сменила белое платье на салатовое покороче и собрала свои солнечные волосы в конский хвост. Я невольно залюбовался, но тут же нахмурился и вытравил всё лишнее из головы. Заметив меня, Златовласка улыбнулась, и это определённо была виноватая и, пожалуй, немного кокетливая улыбка.

– Добрый вечер, Есенин! – обволакивая меня своим шёлковым голосом, произнесла девушка. – Как прошёл день?

– Добрый вечер, Златовласка, – нарочито мрачным тоном ответил я. – День прошёл прекрасно, просто великолепно.

– Вам понравился Солитариус?

– Не то слово. Я в восторге, особенно от забора, – с сарказмом сказал я, глядя ей в глаза. – Сколько деревьев пришлось погубить ради него?

– Это вас расстраивает?

– Да, потому что я не понимаю, зачем уничтожать столько леса, когда можно было использовать другие материалы.

– Успокойтесь, Есенин. Что сделано, то сделано. Я появилась здесь уже после того, как всё было построено.

– И давно вы здесь?

– Около пяти лет.

– Немало. За это время вы наверняка узнали методы и мотивы Гиппократа. Почему, например, он построил именно такой забор?

– А сами вы не поняли? – в нежный голос её проникли сердитые нотки.

– Не понял. А что, если его кто-нибудь подожжёт?

– Забор, как и все строения, пропитан каким-то огнеупорным веществом, его нельзя поджечь. Честное слово, Есенин, вы меня удивляете. Неужели вы не поняли, что Гиппократ хотел создать нечто оригинальное, при этом тёплое и полное жизни? Бетон и металл в эту концепцию никак не вписываются, понимаете?

– Ясно. Ладно, спрошу у него самого. Вы не могли бы меня проводить?

– Мне очень жаль, но Гиппократ не сможет сегодня вас принять, – и, видя, что я собираюсь её перебить, она быстро продолжила: – Ему пришлось срочно отлучиться по делам.

– И когда же он вернётся?

– Я не знаю, но думаю, дня через три.

– Куда он отправился?

– Этого я вам не скажу, – холодно улыбнулась она.

– Ясно.

– Гиппократ попросил меня ответить на все ваши вопросы, связанные с Солитариусом, за исключением вопросов о нашем местонахождении. Надеюсь, вам уже рассказали, что спрашивать о прошлом тоже бессмысленно.

– Да, рассказали. Я только не понял, зачем вам всё это. И почему вы скрываете от нас наше местонахождение?

– Вы знаете, что мы находимся в Сибири. Гиппократ посчитал, что этого достаточно.

– А вы как считаете?

– Я с ним согласна.

– Но почему? Я никак не могу понять.

Златовласка замолчала, всем своим видом показывая, что больше ничего не скажет.

– Что ж, ладно, – не стал я настаивать, понимая, что это ничего не даст.

– Давайте присядем, – приглашающим жестом указала она на круглый столик в центре террасы.

– А почему бы нам не поговорить в вашем кабинете? – спросил я. – У вас ведь есть кабинет? К тому же мне очень хотелось бы посмотреть на ваш коттедж изнутри. Так сказать, сравнить условия проживания.

Златовласка бросила на меня проницательный взгляд и звонко рассмеялась.

– Экий вы хитрец! Надеетесь отыскать что-нибудь, что откроет вам глаза?

– Нет, что вы, как можно! – улыбнулся я. – Мне и в голову такое не приходило.

– Ну-ну. Так или иначе, не сомневайтесь, внутри нет ничего лишнего. Мне просто хочется посидеть на свежем воздухе. Вы же уступите право выбора даме, не так ли?

– И вы, сударыня, обвиняете меня в хитрости? – беззлобно усмехнулся я. – «О женщины, вам имя – вероломство!»

– О да, мужчин едим мы на обед! – забавно нахмурившись, воскликнула она.

– Прошу к столу, обед – за вами следом! – поддержал я игру, жестом пропуская её вперёд.

– Благодарю. Я страшно голодна, – ответила Златовласка и, сделав наимилейший реверанс, направилась к столу.

Она села лицом ко входу, я напротив неё.

– Раз уж мне вспомнился Шекспир… Скажите, почему я помню всё, кроме своего прошлого? И почему мне нельзя узнать хотя бы своё настоящее имя? Что в этом такого?

– Ваш мозг сам блокирует воспоминания о прошлом. Таким образом он защищает себя, то есть вас. Вмешательство с нашей стороны может повлечь тяжёлые последствия. Именно поэтому мы стараемся оградить вас от любой информации, которая может разрушить эту защитную стену. Кое-что мы, конечно, сообщаем, самый минимум, чтобы посмотреть, как отреагирует ваш мозг.

– Но мне сказали, что мы все здесь теряли память не однажды. Как вы это объясните?

– Точно так же. Включение защитного механизма. С высокой долей вероятности можно утверждать, что приступы случаются в момент разрушения защитной стены, то есть в тот момент, когда к вам возвращается память о прошлом.

– Что же в моём прошлом такого страшного? Ах да, вы говорили про несколько попыток убийства и самоубийства. Значит, от этого меня защищает мой мозг? – заглянул я ей в глаза.

Златовласка отвела взгляд в сторону.

– Вашему мозгу виднее.

– Расскажите подробнее.

– Не могу, Есенин. Я и сама не знаю всего. Всем занимается Гиппократ, а я лишь выполняю его указания.

– Ладно, а что там с солипсизмом? Разве это болезнь? Вы говорили, что именно из-за него я пытался убить жену.

– Я такого не говорила.

– Как же не говорили, мне что, голоса какие-то это нашептали?

– Нет, – улыбнулась она. – Я не говорила, что причина вашей агрессии по отношению к вашей жене кроется в солипсизме. Солипсизм – это следствие амнезии, побочный эффект защитной стены. И больше я вам ничего не скажу об этом.

– Просто прекрасно! – начал закипать я. – Каким же образом… По-вашему, я могу вылечиться, ничего не зная о своей болезни и её причинах?

– Я понимаю, Есенин, что вам хочется всё узнать. Но прошу вас поверить мне и довериться Гиппократу и… – она сделала паузу, – своему мозгу. Если бы это могло вас излечить, мы бы не раздумывая всё рассказали. Поверьте, мы точно знаем, что это только усугубит ситуацию.