Кирим Баянов - The way of Kawana

Плавно двигаясь, шуршат шинами встречные авто. На развилке перед небольшим пятачком зарытого в низменности депо, нам приходится притормозить. Желтый свет фар, мелькая, ползает по креслам и нашим лицам. Поездка закончена. Я здесь выхожу. Шампанское еще только бурлит в моей голове. Ленивая ночь плавает в шапках акаций и софор. И я не верю своей удаче. Ночное кафе. Раскинув свои объятия, оно словно ждет. Столики на воздухе под сорокалетней сливой, уже пустуют и это только начало ночи. Здесь все не так. Старый город.

Мелкие тени ветвей рисуют раешник на моем столе, и я допиваю вино. Что-то в этой тишине и море ночных огней есть. Они гонят ночной свет под луной и флуоресцентом на шапки акаций и слив. Старая софора здесь была всю мою юность, и пожалуй, будет еще чью-то жизнь. Падает звезда в темной бездне пустая пелена черной тафты на небе, и я остаюсь. Я все еще здесь.

Терпкий вкус хурмы в освежающей прохладе, лишь еще больше освежает. Аромат кофе и ленивые тени официантов ползают по асфальту и цоколю кафе. Странно. Еще немного и покажется, что оно вымерло. Но жизнь здесь не прекращается. Над старой сливой, меркло пуская лучи, зависла луна, обливая тенью массив на краю кафе. Старые дома. Низкие, трехэтажки. Что-то уходит. В этом танце лунных ночей, в прохладе осени, что-то пышет жизнью и пахнет хурмой. Что-то становится старым и ветхим, пахнет ветошью и дождем. Что-то становится моим. В этой прохладе все еще теплой ночи, что-то зовет и тешит меня. Я остаюсь. В этом мерцании габаритных огней и тишине фонарей, глухих улиц, в тенях оплетающей меня тишины, в мелко подрагивающем флуоресценте, зеленом свечении фонарей, шапках акаций и слезливо вальсирующих ручьев, мелко падающем дожде, накрапывающем под козырьками пустого кафе. Не задумываясь, не теша себя, не зная, что ждет впереди, не ведая радости и тоски. Не оставаясь, чтобы выяснить это, чтобы стать кем-то другим. Оставаясь, чтобы остаться. И только это важно. В этом пустом ропоте и тишине старых улиц, под сенью лунных огней, в раешнике пышных крон, зелень на голых ветвях дарит ночь уставших людей. Drive, driven. Gave, given. I can’t myself await… Тихо журчит вода, падает вновь звезда. Что-то рождается. В этом вине плавают капли ночного неба, бегают огни в стекле. Плавно скользят капли на крышах авто. Бряцают собираемые ложки и чайный сервиз. Плавают в лужах фонари. Кажется, ночь зовет с собой. Но она зовет только, чтобы остаться. И я чувствую запах вина в терпком аромате листвы. Желтые бока хурмы мерцают в бликах. Не хватает лишь феи, трогающей кончиком волшебной палочки золото виноградной лозы. Я думаю, все это облака. Мы проезжали балку всего в нескольких метрах от улочки возле театра, и я думал, что все это, весь этот старый город, так распростерший объятия, ждет своих родных. Он просто встревожен и раздражен в предродовых схватках, рождая новые дома и пустые улицы, разбережен кирпичами мостовых и брусчатки, проулками и тупиками в чреве улиц.

Плутают одинокие тени. Кто-то потушил огарок. Полночь опустевших дорог давит пустынной тишью. Плавает в дыму слабый дух лозы. Прибывает авто, – разрезанная тутнь ночной мги лучами фар. Чертят небо над сливами ласточки. Тихо шепчет дождь. Легко касается крыш и козырьков кафе. В этом запустевшем депо, окруженном сливами, софорой и акациями, что-то медленно движется с тенью. Drive, driven. Gave, given. Все случается. Все приходит. Что-то меняется, что-то остается. Причудливая игра слов, имен и чисел, геометрия новых цифр, новых имен, старых улиц, ветхих домов. Правит ночью пустым депо. В этой тишине слышен стон шин, гомон пассажиров и скрип железнодорожных путей. В лунной тени падает капля за каплей в золотую лозу. Падает, чертя небосклон, звезда. Что-то остается в старом городе, здесь. В этом раешнике, тишине и чехарде огней: что-то притягивающее, манящее, прельщающее и таящее. Таинственное и глубокое. Блуждает по улицам, в пустых закоулках и людных улочках, тупиках и узеньких мостовых, в лабиринте скользких проулков, в пустующем кафе. Я здесь. Но кажется, что меня нет. И я не думаю больше, не слежу за авто, не размышляю вслух, не пробую на вкус шардоне. Все это здесь, в старом городе, в этом депо и в старом кафе, я лишь растворяюсь, слушая тишину. Она вокруг. Во мне. И только слабый шорох шин, оставляет пару-тройку живых мыслей о завтрашнем дне. Но вскоре ночь оставит их позади. И старый город вновь будет жить медленным танцем в раешнике зеленых огней, мерцающих луж и шорохе шин, в акациях и шапках софоры, в вербах и сливах у дорог. Старая вишня, мерцая корой в растресканном дупле, будет отбрасывать лунную тень. Шелестеть в шорохе шин, робко причаливающих авто. Жизнь здесь требует тишины. Она как воздух, необходима улицам здешних мест, чтобы жить. И я растворяюсь в ней, жду чего-то далекого, забытого, чего-то нового, еще не отгаданного и непостижимого, чего-то необузданного, теплого и тяжелого.

Старый город ждет вместе со мной. Пустой, раскрашенный тенью, зеленым огнем и безлюдным депо. Падают листья. Живет тоннель. В темноте гаснут огни. И снова несут меня прочь. В расцвеченный витринами, суетливый и полный жизнью мир. Центр, – гулкий и людный, полный света и цветных реклам, падает на меня, и я думаю, что старый город остался со мной. В нем никогда не утихает ропот, текут мостовые и мерцает раешник дикой листвы. Он здесь, со мной, хоть и незаметен. Тут, хоть и далек. Со мной, хоть и остался в депо. Он во мне, хоть и полон тоски. Хмурый и тяжелый, липкий и сладкий от хурмы, напоенный виноградной лозой. С тутнью и блеском луж, шапками акаций и диких софор. Только в пустых улицах и редком шорохе шин, но столь близкой мне тишине. В моей памяти, пустившей корни в покой. В сиянии фонарей. Пустом шорохе, затекающем в щербинки растресканных мостовых, забытых редутах и бастионе, в липкой роскоши улиц. В его дожде. И я пробую на вкус шумливое, снующее шоссе, покидая его. Думаю, о весне, пустых, ненужных делах и куче мелочей. Они преследуют меня, но сегодня они на миг отступили. Я был там, я помню. Субботний вечер и шепот огней все еще здесь. Он окутывает меня своим языком терпкой сладости, мягкой зелени и сочных крон. Сонливо. Я еду, раскачиваясь в креслах, чтобы снова вернуться домой, но они там, откуда я отбыл, там, откуда я уезжаю, – в этом пустом и тихом месте старого, мертвого города. В его мшистых аллеях и зеленых огнях.

Проплывают улицы, жеманно падает свет, в пустых кварталах плавает барабанящий дождь, и кажется, что в их глубине вновь слышен ропот уставших людей, старого Дна. И мне кажется, что я не покидал его, и никуда не уезжал. Я пью кофе. На лоджии плавает дым. Вдыхая отравленный воздух, гляжу на вымершую под утро улицу. В рядах авто мерцают светлячки противоугонных огней, холод блуждает по воздуху, заглядывая в мое окно. Немеют пальцы. И я думаю, что остаюсь, а она… sure is working for the KGB.