Николай Старинщиков - Дамба

Они прибыли к гаражу и отворили ворота.

– В погреб полезу! Не свалитесь! – предупредил Тимофеич. Опустился, достал банку огурцов пополам с помидорами. Открыл холодильник и вынул оттуда вяленой рыбы пучок. Все-таки хоть и мягкий продукт у Сани Голубцова, но выпивать без закуски – это не по-людски.

Расстелили на столе газету. Нарезали хлеб. Помидоры с огурцами положили в чашку. У Тимофеича вообще гараж укомплектован на эту тему. Наполнили рюмки.

– За тебя, Тимофеич! – Начальнику смены не терпелось выпить. – Короче, с рождеством… Или, точнее, с крещением.

Андрюша лучше всех понимал: не досчитайся они утром охранника, всю смену потом затаскали бы. А начальника смены – в первую очередь.

– А меня сегодня скрутило, – вспомнил о своём несчастье Паша Недобайлов.

– Иди, Паша, руки помой! С мылом, – велел Набоков. – Здесь у нас все-таки люди сидят. – И посмотрел тёплым взглядом в глаза Тимофеичу.

Недобайлов послушно опустил рюмку и кинулся к умывальнику. Дело серьёзное. Мало ли чего.

– Вот теперь поднимем, – продолжил Набоков. – Не ходи больше, Тимофеич, на рыбалку. Обойдёмся мы без ухи…

Мужики выпили, стали закусывать.

– Жаль, мужики, колбасы нет, – оправдывался Тимофеич.

– Вот колбаса, – говорил Набоков, показывая пальцем на резаный хлеб. – Какие могут быть ещё колбасы. Они развращают современного человека.

Тимофеич отломил корочку хлеба, изжевал и проглотил. Следом отправил помидору.

– Думал, винтом изрубит, – вспомнил он. – Налили шарики и летят…

– Теперь всё можно…

– Я им устрою в следующий раз…

Но мужики не согласились. Едва ли подобный маневр когда-нибудь повторится. Пройдёт и забудется, как вылетают из памяти кошмарные сны.

Тимофеич снова налил. Торчать в гараже можно хоть до вечера, но у каждого свои заботы. Три дня пролетят, а там – вновь на работу. На целые сутки.

Они выпили. Закусили. И стали собираться домой.

– А по бетону зелень уже пошла в воде, – вспомнил Шубин. – Склизко…

Они закрыли гараж. Тимофеич набросил замки. Охранники, кому направо, а кому и налево, – разбежались, как тараканы. Тимофеич пошёл напрямую тропинкой к дому. Ему ближе всех. Каких-нибудь пятьсот метров.

– Назад! В осиное гнездо!.. – бормотал Тимофеич, приближаясь к подъезду.

Вошёл в квартиру – там пыль до потолка. Дочь с зятем сцепились. Алик не ночевал дома две недели. Явился – и всё пошло с опережением графика. Зять строил теперь из себя крутого восточного парня, хотя Тимофеич давно знал, кто тот на самом деле. Не мужик, а коза из носа.

– Прекратите балаган, – сказал Тимофеевич. – Я устал и хочу отдохнуть…

– Кто ты такой, чтобы требовать? – выдал вдруг Алик. – Я, допустим, за своё здесь потею…

«Приехали!» – удивился Тимофеич.

Не прошло и года, как зять превратился в смотрящего по квартире. Дочь перед этим долго и тщательно подбирала спутника жизни – и вот результат. Теперь у самой крыша едет.

– Права у нас равные, – гундел зять. – Я прописан в квартире…

Тимофеича знобило от слов проходимца: тот не приносил в дом ни рубля.

– Послушай, куда ты всё рулишь? – Тимофеич едва держался, чувствуя, как наливаются жилы на лице, как бьётся в них усталая кровь.

– Куда надо, туда и рулю!

– Вон отсюда! – не выдержал Тимофеич. – У тебя две секунды. Раз…

Он разбирал мешок. В руках оказалась щука. Она всю ночь пролежала в холодильнике и порядочно задубела.

– Ой, мне уже страшно. – Алик повернул к Тимофеичу лупоглазое лицо и хлопал наглыми ресницами.

– Папа, не вмешивайся в нашу жизнь! – визжала дочь.

– Коля! Коля! Они расписаны! – дергала за рукав жена. – Разберутся без нас!

Но было поздно. Тимофеич запряг своего «коня», и тот нёс его прямиком по кори-дору – навстречу к наглой физиономии. Щучья голова, обернутая сухой тряпкой, подвернулась вовремя – она не скользила в руке.

– Змеёныш…

Задубелая щука прилипла к овальной щеке, так что голову у зятя отбросило в сторону. Тимофеич успел повторить пару раз. Зять пытался ударить его в лицо, но не успел: коротким ударом в челюсть Тимофеич опередил наглеца.

– Ты убьешь его! – кричали с боков. – Он нужен нам живым!

– Откуда вы его взяли?! – удивлялся Тимофеич. Отворил дверь и вытолкал наглеца из квартиры.

– Попробуйте только открыть…

– Что ты наделал! – Жена стояла позади и тряслась. – Кто тебя об этом просил! Кто ты такой, чтоб распоряжаться!

Дочь валялась на кровати и рыдала.

– Я вам покажу, кто я такой… – задыхался от гнева Тимофеич. – Кормлю вас, пою вместе с этим удавом…

– Он же пьяный, мама! – оживилась дочь. – Известно теперь, чем он там занимается!

– Точно! Пьяный! – обрадовалась жена. – Как с цепи сорвался!.. А я думаю, с чего это он?

– Работать вам надо обеим. Тогда не будете думать…

Тимофеич вбежал на кухню, кинул щуку в мойку и вышел. Помоют и выпотрошат, кому надо: отныне он не домашняя работница. Вошёл в спальню, разделся. Потом вернулся к двери и с треском запахнул на замок.

– Мы же собирались на дачу! – ломилась снаружи жена. – Позабыл, мерзавец!

– Совершенно облик людской потерял! – помогала ей дочь. – Уходи от нас в таком случае…

Тимофеич опустился в кровать и закрыл глаза. Куда он пойдёт, если в кармане ветер. Отдавая жене все деньги без остатка, Тимофеич остался на мели.

Он тяжко вздохнул, засыпая. Он чувствовал себя идиотом.

Проснулся в четвертом часу, с головной болью и нескончаемой думой о человеческой подлости. Вышел из спальни на кухню и сразу наткнулся на зятя. Тот сидел на диване нога на ногу. Дочь прижалась к нему сбоку и глядела в окно.

Тимофеич налил себе воды, выпил. Жена встала из-за стола и проговорила, словно она была на собрании:

– Николай Тимофеич, нам надо решить раз и навсегда. Пойдём в зал – там и поговорим. Выспался, голова свежая…

Она взяла его под локоть и повела с кухни. Остальные последовали за ними.

– Садись… А теперь скажи, с какой стати ты начал его выгонять? Ты у нас кто? Истина в последней инстанции? Какое ты имеешь право распоряжаться? Что молчишь? Скажи хоть слово.

Однако Тимофеич лишь сидел и моргал. Как жених на собственной свадьбе.

– Он, между прочим, весь больной, – сказала дочь, глядя в глаза своему тунеядцу. – У него копчик болит.

Зять пилочкой поправлял ноготь на правом мизинце – специально, видать, отращивал, чтобы в узких местах ковыряться.

– Если бы у нас была такая возможность, мы бы тоже работали, – продолжала жена. – Но мы никому не нужны. Алик болеет…

– Есть одно сибирское средство, – произнёс Шубин, вставая и глядя в сторону зятя, – сушёный лосиный пенис… Говорят, помогает…

Зять тут же вскинулся, разинув рот:

– Видите, что творится?! Я же ему никто! Пустое место, можно сказать…