Марина Посохова - Трижды Александра. Серия «Трианон-мозаика»

Вернувшись в цивилизацию, обозначенную асфальтом и тусклыми фонарями, Юлия пошла на светящуюся вывеску «Продукты», справедливо полагая, что, несмотря на ранний час, это может быть единственное место, где здесь можно что-либо узнать. Ей повезло – магазинчик уже открылся, внутри располагались прилавки, из-за которых на нее заинтересованно уставились сразу несколько пар внимательных женских глаз. Заметив в углу прилавок с товарами для животных, Юлия направилась туда.

– Ну что, красавчик, опять встретились? – приветствовала пса продавщица, а может быть, и владелица отдела.

– Вы его знаете? – обрадовалась Юлия. – Он вчера вечером приблудился, скулил под дверью.

– Ну, не то чтобы знаю, а видались, – охотно отозвалась тетенька в синем нейлоновом не то фартучке, не то халатике поверх толстого вязаного свитера. – Как они его называли, из головы вылетело?

– Хрюша! – подсказала продавщица из овощного отдела.

– Нет, не так… вспомнила, они его Хьюша называли, я еще у них спросила, почему у собаки поросячья кличка, а они сказали, что его вообще-то Хьюго зовут.

Пес, услышав кличку, завилял обрубком хвоста.

– А кто называл? – уточнила Юлия.

– Были тут одни, муж с женой, наверное, из Питера, номера на машине питерские. Спрашивали, не нужна ли кому собака. Значит, просто так бросили тебя, рыженький?

– Как это? – поразилась Юлия. – Просто так взяли и бросили?

Продавщица философски спокойно пожала плечами:

– Что ж поделаешь! Такое случается, и не так уж редко. Заведут собаку, поиграют со щеночком, а потом надоест. Собака, особенно в квартире, много хлопот доставляет. Выгуливай ее, корми, каждый раз после прогулки помыть надо, да шерсть с нее сыплется, да лает по всякому поводу… И уборки много, и расходов, вот и не выдерживают люди.

– Но есть же собачьи приюты. Зачем же на улице бросать?

– Да кто ж знает, что у людей на уме. Может, пытались, а мест не оказалось, помыкались-помыкались, да и оставили. Хорошо, что не в чистом поле, а в городе. Все больше шансов, что подберет кто-нибудь сердобольный, вроде вас.

– Тут один мужик недавно подобрал охотничью собаку, повыше этой, в крапинку, видно, тоже выгнали – подала голос девушка из кондитерского отдела, раскладывая на витрине выпечку.

– Охотничьи породы труднее всего в квартире содержать. Они собаки сильные, выносливые, им двигаться надо. И нравом серьезные, даже самые безобидные на вид таксы или вот этот симпатяга.

Юлии стало не по себе.

– Как же быть? Я здесь ненадолго, можно сказать, в гостях…

– А, так это вы в доме Полтавцевых живете? То-то я смотрю, свет у них вечером горел, а они в Москву переехали. Не удивляйтесь, у нас город маленький, все на виду. Вы кто им будете?

– Знакомая – не нашлась, что ответить, Юлия. – Что же мне делать? Может, объявление дать?

– Дать-то можно… Ладно, и мы поспрашиваем.

– Постойте, мы сейчас с собакой проходили недалеко отсюда, вон в ту сторону, и Хьюго нашел следы от автомобиля, и туфля там тоже лежит, женская, довольно дорогая, на высоком каблуке… Может, машина его хозяев там забуксовала?

– Да нет, они в другую сторону уехали, точно. А женщина в сапогах была, высоких, черных. Не сезон сейчас для туфелек!

– Да вы, девушка, не расстраивайтесь, это хорошая примета, если собака приблудилась, это к новому другу! – включилась продавщица из овощного отдела, должно быть, заметив, как расстроилась Юлия.

Она купила пару банок собачьих консервов, пакет сухого корма, и вышла из магазина, озадаченная свалившимися на нее заботами. Положительного в этой странной истории было только то, что Юлия совсем забыла о своих руках, еще со вчерашнего вечера.

Санкт— Петербург. Сентябрь 1736 года

Высокая дверь, густо покрытая позолоченной лепниной, тяжело подалась, отворяясь. Из нее выскользнул высокий парень в широковатой для него ливрее, испуганно взглянул на насупленного старика в такой же одежде.

– Отослал, ничего не желает…

– Тебе, дурья башка, и не приказано ни о чем спрашивать. Твое дело нагар со свечей снимать!

Старик с трудом поднялся, упираясь узловатыми руками в колени, подошел к двери, прислушался. Из покоев не доносилось ни звука, только в самой лакейской негромко читал вслух «Четьи – минеи» 1 1 Четьи – минеи – жития святых православной церкви по порядку месяцев и дней. (Здесь и далее – прим. авт.) Прокопыч, грамотный и набожный лакей, служивший прежде в доме Меншиковых, что на набережной. У Густава Бирона много было людей из прежней дворни бывшего светлейшего князя, и тому имелось немало причин.

В приданое за Александрой Александровной Меншиковой получил Густав не только деньги и ценные вещи, конфискованные при покойном Петре II, но и немалую часть имений вместе с тысячами крепостных. Несметно был богат светлейший князь Александр Данилович до самой опалы. А что помер он в ссылке «яко наг, яко благ» – на то воля Божья.

– Что барин делает? – свистящим шепотом спросил старик Федотыч у парня, когда вернулся на свое место на лавку, что покоем опоясывали лакейскую вдоль стен.

– Ничего не делает… Сидит, как неживой, за столом, – заторопился парень, испуганно косясь на строгое лицо старого лакея.

– Понимал бы ты!.. – недовольно буркнул Федотыч.

Парень поерзал на сиденье. Ему скучно было сидеть, сложа руки, и монотонный голос, читающий жития святых, не привлекал его внимания. Но Федотыча, старшего лакея, он опасался – того и гляди, получишь трепки за излишнее любопытство. К удовольствию парня, еще двое лакеев помоложе зашептались между собой. Он вытянул шею, прислушиваясь.

– А чего это барыню хоронили в царской короне?

– Дура, не в царской! Сказывают, принцесса она была, как это… Священной империи, нет, Римской священной империи, во как!

– Неужто не православная? – испугался один из собеседников.

– Эхх… Какой не православная, сам митрополит заупокойную служил, в Лавре схоронили! – Говоривший значительно пожевал губами, но про себя подумал, что и сам не сильно разбирается в этих хитросплетениях титулов и церемоний. На его счастье подал голос Федотыч. Говорил он негромко, веско, все затихли, даже Прокопыч замолк, положив потрепанную книжицу на колени.

– Александр Данилович, Меншиков-то, еще при первом Петре такой титул получили, за заслуги его великие. «Светлейший князь», ни у кого из государевых подданных такого звания допрежь не бывало. Сам император Священной Римской империи ему такую бумагу прислал. Оттого корону он сам и потомки его право носить имеют. Вот только не осталось никого, кроме Александра Александровича…

Воцарилось молчание. Сидящие снова вспомнили сегодняшнюю церемонию. Всю прислугу с утра собрали в большой зале, где на постаменте стоял пышный глазетовый гроб с кистями. По одному подходили к нему, поднимаясь по ступеням. Среди цветов лежала молодая хозяйка в причудливой короне и просторном платье из серебряной парчи. На левой руке у нее навеки покоилось новорожденное дитя, тоже словно облитое серебром.