Тара Изабелла Бертон - Украденное лицо

Будет так легко, считает она, просто попросить того, чего она хочет.

– Мне очень нравится, – произносит Луиза.

Лавиния сразу же открывает глаза.

– Правда?

– Я вот именно это пыталась сказать. Это… так эмоционально. Так… прямо по нервам.

– Серьезно? Ты серьезно так думаешь?

– Ты станешь великой, Лавиния. Ничуть не сомневаюсь. Ни малейшей секундочки.

В ту ночь Луиза впервые понимает, какая же Лавиния еще молодая.

Ей так легко наврать.

Это второе, что понимает Луиза.

Лавиния обнимает Луизу и так прижимает к себе, что той становится трудно дышать.

– Господи, как же я тебя люблю, – говорит она. – Ты даже не представляешь, что это для меня значит. – Она прикрывает ноги Луизы покрывалом. – Я бы никому не доверила прочитать роман, даже Корди. Никому, кроме тебя.

Луиза кладет голову Лавинии на плечо. Лавиния сжимает ее руку.

Луиза думает: «Нас нельзя одновременно познать и любить».

Луиза знает, что все очень просто. Все люди делятся на две категории: тех, кого можно обманом заставить тебя любить, и тех, кто достаточно умен, чтобы не купиться на твои уловки.

В тот день, когда Луиза в самый первый раз покрасила волосы, в тот месяц, когда только обосновалась в Сансет-парке, когда она купила книгу с мантрами, поменяла номер и забанила Виргила Брайса в социальных сетях, она посмотрелась в зеркало и впервые в жизни поняла, что она сексапильна.

Было такое чувство, словно что-то сходило ей с рук.

Ей понадобился месяц, чтобы в полной мере это осознать. Сначала уличные приставалы, потом мужчины постарше в барах, потом почти ее ровесники в барах и на сайте знакомств, когда она еще им пользовалась (полигамный субъект, «закидонщик» и ее виртуальный двойник). Мужчины думали, что она особенная.

Они так считали, сами понимаете, потому что тупые.

Они не замечали настоящую Луизу.

Просто Луиза выглядела блондинистой, стройной и хорошенькой, и у них не хватало ума додуматься, что все это и есть она, а не нечто напускное. И поэтому у них не хватило ума осознать, что ее остальные качества (она такая острая на язык, такая умная и такая раскованная в постели) – тоже ее неотъемлемая часть.

Конечно же, все проходит. Луиза это знает. Людей нельзя дурить вечно, даже самых тупых. Они понимают, что все хорошее в тебе – просто уловки.

Луиза думает, что обдурила Лавинию, так что Лавиния наверняка глупее ее. Она ненавидит себя за то, что так думает о Лавинии, от которой видела только добро, но все равно продолжает так думать.

Разве что Лавиния не сказала бы «Езжай домой», поскольку знала, что Луиза не может… в такое время и в такой холод…

И за такие мысли Луиза бы тоже себя возненавидела.

– Эй, Луиза?

Лавиния лежит в полудреме.

– Что такое?

– Ты не думаешь, что я, типа… слишком того , правда?

– Слишком того?

– В смысле… Знаешь… Слишком того . Во всем.

– Нет, – отвечает Луиза. – Конечно, нет. А я слишком того?

– Конечно, нет, – бормочет Лавиния. – Ты… В смысле… Ты – противоположное к «слишком того».

Луиза молчит.

– Я люблю тебя.

Лавиния начинает похрапывать у нее на плече.

Луиза пытается уснуть на диване, потому что если она двинется, то разбудит Лавинию. Она играет с телефоном. Читает дурацкие статейки на «Мужененавистничестве».

Ей хочется плакать.

Луиза ненавидит себя за то, что ей хочется плакать, потому что провела такой дивный вечер – не с придурками в книжном магазине. А потом они устроили такой классный праздник, проникли в парк «Хай-Лайн», сожгли платок Рекса, словно символическое чучело всех мужчин, где-то и когда-то их обидевших, столько раз ездили на такси, за которые Луизе даже не пришлось платить. А теперь Луиза спит в такой прекрасной квартире в окружении таких красивых вещей, и есть кто-то, кто сжал ей руку и сказал: «Я люблю тебя». И все, что они сегодня проделали – есть все то, что Луиза в Девоншире с радостью, гордостью и полным основанием была бы счастлива видеть Луизу проделывающей теперь в Нью-Йорке.

«Ты просто дура, – говорит она себе. – Вот и все».

Она, не отрываясь, смотрит на их с Лавинией фотографию, которую та выложила в Сеть.

Они в парке. Вокруг них снег, ветви деревьев и звезды, которые через этот фильтр даже нельзя отличить от городских огней.

«Мы тут такие счастливые», – думает Луиза. Может, они и были счастливы.

Все ставят под фотографией «лайки». Отец Рамилос, Гевин Маллени и даже Беовульф, а еще очень много других людей, чьи имена теперь, по крайней мере, хоть чуточку ей знакомы.

Мими Кей.

Привет мать.

Мими добавила Луизу в друзья в «Фейсбуке».

Просто супер смотришься на фотках.

Эмодзи весело подмигивающего кошачьего глаза.

Спасибо (отвечает Луиза).

(Мими ставит игривую лису с глазами-сердечками)

Там разве не классно?

(Пляшущая жаба в очках-колесах)

Да было классно спасибо.

Мы с Лавинией все время так отрывались ха-ха-ха.

Однажды даже спали там.

Легавые нас взяли, но Лавиния нас отмазала.

Ну не смехота ведь.

(Курица в клоунском гриме)

А ты не думаешь что это смехота?

(Сова с укоризненным взглядом в академической шапочке, мантии и очках)

Луиза не отвечает.

И тоже не спит.

Третья вечеринка, куда Лавиния берет Луизу – это сборище на Джефферсон-стрит на линии L в культурном пространстве, которым заправляет один ее знакомый, где переделали весь верхний этаж под библиотеку поэзии. Четвертая вечеринка, куда Лавиния берет Луизу – благотворительное танцевальное действо в театре Лори Бичман в Адской кухне, где всем, кроме Луизы и Лавинии, по девяносто лет, у них татуаж на веках и накидки в блестках. Пятая – праздник в Грамерси по поводу выхода огромной тяжеленной книги под названием «Сексуальные тайны Европы», написанной австралийским писателем-декадентом и путешественником по фамилии Лидгейт, которому, наверное, пятьдесят пять лет, но выглядит он на восемьдесят, и там Луиза в первый раз нюхает кокаин и несется наперегонки с Лавинией по всей Первой авеню.

Они ходят по вечеринкам, куда никого из них не приглашали.

– Все просто, – объясняет Лавиния. – Приходишь, и делу конец.

Они делают себе одинаковые татуировки. Это идея Лавинии.

– Никогда не хочу забывать ту нашу с тобой прогулку к морю, – говорит она. – Хочу все время вспоминать ту ночь. Хочу ее увековечить.

Они стоят на площади Св. Марка, где помещается самое дорогое и самое негигиеничное место в Нью-Йорке, где делают татуировки. Они выпивши, поскольку заглянули в кабачок, куда можно попасть лишь через телефонную будку и где нужно записываться за два часа. Чуть раньше они забежали в парфюмерный магазин на Восточной Четвертой улице, где Лавинии надо было сделать заказные духи под названием «Томление», запах которых Луиза чувствует у себя на всей одежде, и в тот вечер Луиза заполучает свой собственный парфюм (поскольку Лавиния и за него платит), сделанный из одуванчиков, папоротника, табака и вереска, но когда она теперь его нюхает, то думает, что запах у него совсем не тот, что нужно, поскольку он нисколько не похож на запах духов Лавинии.