Наталья Веселова - Критическая масса (сборник)

– А остальное? – вдруг громко и дружелюбно спросил седой. – Насчет того мужчины, который приходил к вам ночью? Забыла?

Катя окаменела: знают. Сейчас зацепят, потянут… Она перестала дышать…

– Какого мужчины? – с непонимающим видом спросила Сашка.

Священник и милиционер переглянулись:

– Ну, как же… – растерялся кто-то из них. – Который Зинаиду Михайловну сфотографировал на трассе, когда сломалась машина… И потом, думая, что это была твоя мама, пришел к вам и вымогал у нее деньги…

– Вы что-то путаете… Я никогда ничего такого не рассказывала… – будто даже обиженно протянула девочка…

– Подожди… Но мне же Софья… – забубнил священник. – Ну, не приснилось же ей…

– Я ей этого не говорила, – твердо и невинно стояла на своем Сашка. – Потому что ничего похожего у нас не происходило… Да, мама?

Катя кивнула, быстро сообразив, что девочка не хочет, чтобы на ее мать обрушились какие-то неведомые неприятности – и, в свою очередь, пожала плечом:

– Понятия не имею, о чем идет речь… – и неожиданно легко рассмеялась, надеясь, что смех ее не звучит слишком уж искусственно: – А-а, мне все ясно… Позвольте вам объяснить… Тут есть один нюанс… Видите ли, моя дочка – непревзойденная фантазерка… У нее фантазии хватит на троих… Она вечно что-то выдумывает… Всегда что-нибудь приукрасит, добавит… Так, из интереса… Вот, наверное, и вчера не удержалась, когда говорила со сверстницей, да, Саша? Приплела что-нибудь, чего на самом деле не было – без всякого злого умысла, просто по привычке… А под протокол Саша лгать, конечно же, не будет: девочка она у нас сознательная… Ну, доченька, признавайся, так дело было?

Саша нервно облизала губы, и глаза быстро-быстро заморгали…

– Ну вот, вы и сами видите, – подытожила Катя…

Воздух в комнате сгустился, как перед грозой – но Катя уже знала, что девочка приняла твердое решение не рассказывать о ночном госте, о совершенно непонятном смятении матери, свидетельствовавшем о том, что ей было, что скрывать…

Протокол подписали, мужчины поднялись и стали холодно прощаться. У двери седой обернулся и глянул на девочку с видимым разочарованием:

– Эх, Сашка… А я-то о тебе лучше думал… Но и на том спасибо, – и строго посмотрел на Катю: – Ваш супруг будет вызван для допроса повесткой.

Она охнула, только в эту секунду сообразив, что то же самое, что сейчас спасло ее, может безвозвратно погубить Семена… Семена, достоверно изменявшего ей… Семена, все равно смертельно любимого…

Священник меж делом быстро отвел Сашеньку в сторону, нагнулся и зашептал ей:

– Зря ты… Надо было все рассказать… И этого шантажиста тоже поймали бы…

Девочка молчала, глядя в пол, и отец Даниил, слегка разозлившись на ее непредвиденное упрямство, неожиданно ляпнул нечто совсем лишнее:

– А может быть, ты знаешь, почему мама твоя так испугалась – и потому молчишь?

Сашенька вскинула глаза и глянула ему в лицо. Не в лицо, почувствовал он – в душу – и сказала тихо и твердо:

– Даже если бы моя мама у меня на глазах убила человека – я все равно бы никогда никому ничего не сказала. Потому что это – моя мама.

Он поднялся, исполненный непонятного уважения:

– Если вдруг тебе будет плохо… Или просто что-нибудь… Или вообще без повода – ты напиши Софье… Дала она тебе адрес?

Сашенька наклонила голову – и тотчас же послышался резкий голос ее матери:

– Я не позволяю в моем доме шептаться по углам неизвестно с кем! – к ней уже успел вернуться ее утраченный было специальный «медицинский» тон…

Когда дверь за незваными гостями закрылась, сразу бесшумно распахнулась другая, с матовым стеклом – и в проеме показалась высокая и стройная фигура Семена Евгеньевича. Он был бледен так, как даже представить себе нельзя: Сашенька попятилась, нутром почуяв, что страшное, оказывается, еще не закончилось, как она было опрометчиво понадеялась. Он сделал несколько неверных шагов в сторону торопливо распахнувшей ему успокаивающие и ограждающие объятия матери и произнес незнакомым прерывистым голосом:

– Я говорил… Я предупреждал… Ты не можешь теперь сказать, что не знала… Кого пригрела на груди… Какую… Какую… Сначала – шпионила, а потом – донесла… Шпионила – и донесла… На меня… Меня!.. И ты теперь мне будешь говорить… Будешь… будешь… – и его затрясло с ног до головы.

На секунду он словно окостенел, а потом повалился плашмя навзничь, громко и жутко стукнувшись кудрявым затылком о паркет, секунду оставался неподвижным – и одним движением вдруг выгнулся дугой, едва касаясь пола головой и ступнями… Все тело его крупно задрожало и конвульсивно забилось, а рот сразу же выпустил целую волну розовой пены… Сашенька сползла по стенке и села на пол, не отводя расширившихся глаз от припадочного, безобразно колотившегося на полу. Ее мать, кружившая над ним, как маленькая серенькая птичка, вдруг обернулась на дочь, и глаза ее показались девочке мертвыми:

– Ты… Ты… – произнесла она. – Убирайся вон… Я никогда… Слышишь, никогда не прощу тебе… И не знаю… Не знаю… Захочу ли вообще тебя когда-нибудь увидеть…

Снова стоит лето, и все семейные катаклизмы позади. Екатерина Петровна и Семен Евгеньевич по-прежнему вместе. Он медленно выздоравливает после того невероятного потрясения, которое устроила ему приемная дочь жены. Шутка ли сказать – его допрашивали целых два раза! Счастье, что в присутствии врача – это правдами и неправдами обеспечила Катя, да и диагноз его, что ни говорите, а вызывает почтение. На первом допросе он упал в обморок и пролежал так сорок минут, а на втором с ним случился эпилептический припадок, до полусмерти напугавший молодую женщину-следователя. В самом деле, что он мог сказать? Он лишь обхватил голову руками и без конца мученически повторял: «Я ничего не знаю… Ничего не помню… Зачем вы все так меня терзаете?!». При эпилепсии случается и амнезия – кто ж спорит? В суд Евгения Семеновича не вызывали – потому что он надолго слег в больницу для бедных, в отдельную платную палату, в отделение, где работает верная и незаменимая Катя. Он пролежал целых три месяца – и вышел похудевшим на пятнадцать килограммов. Сейчас он дома – на усиленном высококалорийном питании, но с постели почти не встает. Дорого ему далась эта история. Правда, есть у него одна маленькая радость: несмотря на арест редактора и автора вступительной статьи, издательство его многострадальную книжку все-таки выпустило, и Катя привезла весь тираж на своей серой «десятке» домой. Что с ним делать – они решат позже, после выздоровления Семена Евгеньевича, а пока двадцать аккуратных пачек штабелем лежат в бывшей Сашкиной комнате. Катя счастлива: ее муж все простил, остался с ней – и это уже точно навсегда. Главное, она ему нужна, и теперь он уж никогда без нее не обойдется…