Татьяна Хмельницкая - Ты – дура, детка!

Неожиданно, словно что-то толкнуло меня в спину. Ощущения такие же, как при небольшом шторме, когда волна накатывает на тебя. Я инстинктивно сжалась. Неожиданно грудь пронзила острая боль. Стало трудно дышать.

Неужели моя любимая бяка нахлынула – Вегето-сосудистая дистония?

О! Она по моему телу таким парадом проходит, что хоть Святых выноси!

Дотянулась до смартфона, чтобы набрать: «Сто двенадцать», и вызвать «Скорую помощь», но пальцы свела судорога, телефон выпал.

«Помогите», – билось только в моей голове. Вместо крика из горла вырвалось шипение. Хватая воздух ртом, цепляясь скрюченной рукой за край подоконника, я сползла на пол.

Что же это такое?

Следующий поток воздуха, подхватил меня, развернул и прижал к стене спиной, словно я сидела в офисном кресле, и некто непринуждённо крутанул его.

Проклятье! Холодно-то как!

Я продолжала давиться воздухом.

Неожиданно мир остановился, замер, словно на фотографии. Был только миг, который обхватил меня своими щупальцами, колол шипами реальности. Миллиарды тонких игл вонзились в кожу, мышцы, прошили насквозь кости, проткнули лёгкие, сердце, пищеварительную требуху, и сошлись острыми пиками в животе. И вот только тогда боль отступила, а мой слух смог уловить звук приближающихся шагов, так лёгких, что мурашки по коже побежали.

Её я увидела сразу – Мария Аркадиевна. Девушка с картины в гостиной.

Она прошла сквозь витринное окно на противоположной стене зимнего сада и стала спускаться, словно двигалась по невидимой пологой горке.

Сделаю ремонт и поменяю огромные витражи, к лешему! Плевать на цветы! Плевать на всё! Тут покойники шастают сквозь них!

Мама!

Неожиданно дышать стало легко, а судороги прошли.

И что сказать, родственнице? Тоже, что и всегда: «Здравствуйте, Мария Аркадиевна?» Или добавить к этому: «Гран мерси, что заглянули»?

Она приближалась ко мне – оцепеневшей от холода и ужаса. На ней роскошное платье по моде начала двадцатого века. Тонкая длинная нитка жемчуга на шее. При каждом движении бусы раскачивались и елозили по складкам юбки «в пол».

Представляю, насколько жалко я выглядела в своём коротком шёлковом халатике, распахнувшемся и оголившем бёдра. Пришпиленная к стене, словно муха булавкой к картонному дну коробки для коллекций.

Совсем сдурела! Стала стесняться призраков!

С другой стороны, не часто ко мне захаживали прабабки, да ещё и с такой помпой! Если пораскинуть остатками памяти, то – никогда. Осталось только дождаться Рыжую и комплект будет полным.

Впрочем, вопрос у меня уже возник. Спрашивается, если я знала место на кладбище и навещала могилу родственницы, то с какого перепугу, она посетила меня? Неужели в могиле на Питерском кладбище лежит не моя прабабушка?

– Не угадала, – прошелестел воздух и из него материализовалась Рыжая.

Прогресс на лицо: Она уже начала со мной разговаривать! Не прошло и семи лет. Что же будет через ещё одну седмицу? Страшно даже подумать!

Ладно, уговорили: сижу, не рыпаюсь. Валяйте, болтайте про новые трупы.

Мария Аркадиевна остановилась в шаге от меня. С большим трудом удалось проигнорировать инстинктивное желание поджать ноги. Ну, или хоть ещё на миллиметр или полмиллиметра вдавиться в стену.

Грозная дама! Она сплющивала меня своим присутствием. И что удивительно, это не было похоже на то состояние, когда я общалась с другими духами.

Нет, совсем другие ощущения: болезненные, тягостные, удушающие, вынимающие нутро, выворачивающие его наизнанку.

Рыжая, тут как тут, возле родственницы паслась, и из-за её плеча хитро улыбнулась. Ох, неспокойно мое сердце: не за мной пришла покойница, ей что-то было надо.

Прабабушка вдруг наклонилась ко мне. Я успела различить колыхание воздушных масс вокруг её фигуры и след, какой оставляют наши тела, когда плывут внутри водной толщи. Но в движениях было нечто противоестественное, неподдающиеся законам физики – ни один волосок или складка ткани у родственницы при движении не шевельнулись. Создалось ощущение, что Мария Аркадиевна состояла из пластилина, и волей создателя-художника оставалась идеальной. И только жемчужные бусы жили отдельной жизнью, починяясь законам гравитации и физическому состоянию маятника вне зоны покоя.

Похожие бусы я видела в шкатулке, хранящейся у мамы. Ей папа подарил, когда предложение делал. Никогда не интересовалась семейными драгоценностями, но видимо настало время проявить любопытство.

Рыжая тоже наклонилась, копируя прабабушку. Два одинаковых, точно под копирку лица, замерли в дюйме от моего. Не знаю, как чувствуют себя тройняшки, но мне стало не по себе.

Вдруг, ни с того ни с сего, загребая воздух, словно морскую толщу и оставляя за собой волнующуюся плотную густоту, Мария Аркадиевна с размаха врезала мне пощёчину. От неожиданности, я даже прошипела, выпуская воздух из лёгких. Но защититься не попыталась, и вторая ладонь хлестнула по другой скуле.

Надо же! Встретилась с родственницей! Сподобила Вселенная!

Меня мутузят, а я даже отползти не в состоянии! Рехнуться можно!

Прабабушка грациозно выпрямилась. Она сверлила меня взором, словно я была провинившимся ребёнком прачки, ну или посудомойки, сделавшим что-то не так.

Вот они, белогвардейские замашки! Белая кость – голубая кровь!

Рыжая притихла, стоя рядом. Затаилась и безмолвно взирала на происходящее. Не знаю, что я чувствовала в тот момент помимо боли, но главная эмоция, которая заполнила моё существо – страх.

Я боялась, но не Марию Аркадиевну, не Рыжую. Кого тогда? Или чего?

Будущего.

До явления приведения оно у меня рисовалось яркими красками, теперь – верилось в плохое.

Прабабушка, красивая, статная, стройная с удивительными глазами шоколадного цвета, шелковыми каштановыми волосами, стояла передо мной и пыталась предупредить.

О чём? Какие глупости я совершу в том грядущем, которое она видит?

Мария Аркадиевна, взмахнула рукой, словно пыталась взлететь, и через мгновение на мои колени упал короткий обрывок верёвки.

Я ничего понимала. Это было приглашение? Предостережение? Послание? Сообщение?

Верёвка таяла, лёжа на моих коленях, пока прабабушка шествовала к оконному витражу, а следом за ней топала Рыжая. Две женщины, такие одинаковы, чистые, словно капли утренней росы, и неживые. Они уходили в тот мир, о котором мы мало знаем.

Оцепенение прошло, стоило раствориться обеим женщинам в пустоте. Я ещё какое-то время шумно хватала ртом воздух, стараясь насытиться им, заставить сердце биться. Затем встала и на негнущихся ногах, держась за поручни, стала спускаться по лестнице на второй этаж. Открыв дверь спальни, бросилась к шкафу, где хранилась аптечка. Вытащив её, я схватила ингалятор и вдохнула в себя аэрозоль. Я не астматик, но держала препарат дома, чтобы после контактов с Рыжей быстрее приходить в себя.