Татьяна Латукова - Ведьма в лесу. Ведьма 1.0

Какое-то время после этих откровений я обвиняла отца в ненависти к нам, но потом поняла, что он был всего-навсего честен. Когда-то он принял нас, потому что так хотела мама, которую он безумно любил. Но без неё вытерпеть нас он не смог.

Двадцатилетний Константин сразу перевелся из престижного Московского Университета в захудалый провинциальный вуз Дальнолесинска. Город был выбран наобум, но там же Костя и обосновался после окончания учебы. Проворачивая непонятные мне дела вокруг порта, он быстро встал на ноги, обустроился и зажил размеренной жизнью предпринимателя средней руки.

Александр перетерпел несколько месяцев до восемнадцати и ушел в армию, чтобы после срочной службы завербоваться по контракту и начать воинскую карьеру.

С отцом осталась только я. Девочка-ведьма с фантазиями о неведомой женщине, материализовавшейся в одной отдельной точке пространства-времени лишь для того, чтобы произвести меня на свет. Я придумывала о ней разные истории. То она была глубоко религиозной женщиной, которая попала в неприятную историю с мужчиной и, зная, что возненавидит ребенка, выбрала противоречивое решение – родить ребенка и бросить. То я верила, что трепетная девушка родила меня от большой любви, но обстоятельства разлучили ее с любимым, и она оставила меня на время, пока ветер не переменится. Но он так и не переменился, несчастная попала в ужасные беды и умерла в горе и одиночестве, так и не увидев больше свою милую крошку (Диккенса я прочитала много позже).

Одно время я сделала из биоматери этакий женский вариант Робинзона Крузо: она попала в кораблекрушение и выживает на необитаемом острове только для того, чтобы найти и обнять меня со слезами.

Все эти самообманки не были предательством мамы. Только попыткой спастись в иллюзорном мире. Настоящий мир подчинялся железной воле отца. Два года я старалась быть тихой и незаметной, чтобы только не нарываться на бесконечные нотации с неизменным выводом о том, что я могла бы лучше беречь память о маме. А потом оказалось, что все обязательства отец по отношению ко мне выполнил, и я могу быть свободна. Проще говоря, вольна катиться на все четыре стороны. Я и покатилась…

Дионис, сам того не желая, заронил мне в голову идею, которая росла, росла и выросла до того, что однажды в выходной день я встала с кровати, собралась, настроилась и отправилась туда, где рассчитывала встретить отца. Осинка, которую я активно агитировала составить мне компанию, заупрямилась, неопределенно ссылаясь на важную встречу. Ага, знаем мы эти встречи. «Здравствуй мой милый диванчик, как давно я тебя не видела». И все это с интонацией мамы дяди Федора, бросающейся на шею почтальону Печкину.

ВДНХ моего раннего детства все еще проглядывает сквозь рекламы и растяжки ВВЦ двадцать первого века. Фонтаны, павильоны, аллеи – когда-то мама приводила меня сюда покататься на аттракционах. Мы тогда жили совсем недалеко, в скромной девятиэтажной панельке. До великих книг отца было еще несколько лет.

Я мгновенно перенеслась в прошлое и увидела изящную красивую женщину, кружащую на руках маленькую девочку в яркой желтой курточке. Малышка заливисто расхохоталась – обычно такой смех вызывает у окружающих неприязнь, в нём слишком много веселья, слишком много эмоций, слишком много детской необузданности. Пара милых старичков резко снялась с насиженной лавочки и отправилась восвояси. Женщина все кружила ребенка…

А я все еще стояла на одной из аллей ВВЦ. Да, это было точно здесь. И даже лавочка стоит на том же месте. Нет, уже не та самая: старые лавки были такие закругленные, длинные, располагающие к долгим посиделкам. Сейчас же на старом месте стояла скорее скамейка. На такой уже не получится часок посидеть, почитать газету с комфортом. Так, лишь на бегу присесть на полминутки поправить обувь.

От глупых мыслей о лавочках я вернулась к размышлениям о маме и задумалась, была ли я ребенком в желтой курточке? Зачем меня посетило это видение?..

Я прибавила шагу и вошла, наконец, в павильон книжной ярмарки.

Книжки, книжки, еще книжки. Натыкаясь на спины и наступая на ноги, я машинально бормотала извинения, пробираясь все дальше, все глубже, к не слишком приметному стенду, где должна была быть выложена новая книга отца. «Теория взаимодействия между информационными струнами пространства и электрическими сетями человеческой цивилизации».

Я не физик, но с моей точки зрения все, что писал и пишет отец – бредятина. Мое мнение, разумеется, не мешает ему публиковаться приличными тиражами, выступать с мутными речами в передачах по зомбоящику и даже читать лекции перед собраниями вроде «Общества поддержки иноземных цивилизаций» или «Движения за экологию против техногенных изменений планеты». Недавно отец даже стал академиком, правда не той самой Академии наук России, а всего лишь академиком РАЭН (Российской академии эзотерических наук), этакого места, где любой может стать академиком. Но в разговоре это ему не мешает скромно упоминать: «Я все-таки академик».

Я увидела отца издалека. Высокий мужчина с благородным лицом хорошо поставленным голосом произносил речь, наполненную мудреными словами. Я не понимала и половины из них. «Импринтинг», «дискретность», «солипсизм», «дифференциальность», «гендерность» – судя по умным лицам толпы вокруг, идиоткой была я одна. Ох, учиться надо, учиться.

Смиренно дождавшись окончания речи, я болталась рядом с выставочным стендом еще битый час, прежде чем улучила момент и подошла к светилу новой научной мысли. Светило немного перекосилось в лице, но затем спохватилось и изобразило вежливый интерес:

– Вот уж никак не ожидал тебя здесь увидеть. Заинтересовалась серьезной литературой?

– Пап, я хотела повидаться с тобой.

– Здесь достаточно много людей, которые собрались для этого. Тебя интересует что-то конкретное?

– Я давно не была дома. Может быть, у тебя будет минутка, чтобы я могла ненадолго заскочить. Пожалуйста.

– Ты ходишь кругами. Так и не научилась излагать свои просьбы в доступной форме. Что конкретно тебя интересует?

– Я хотела бы посмотреть мамины фотографии.

– О, Господи!

В голосе отца зазвучали явные укоряющие нотки, хотя в целом тон оставался спокойным. Ведь вокруг было много публики.

– Маргарита, я был бы тебе благодарен, если бы ты не стала выкладывать свои ерундовые проблемы в столь ответственный для меня момент. Ты должна понимать, что от презентации этой книги зависит многое в моей профессиональной жизни.

Все заготовленные слова застряли у меня в горле. Я безнадежная дура. Зачем я сюда приперлась? Разве я не знала, что так и будет? С языка по привычке рвались оправдания и извинения, но мне удалось подавить этот рефлекс и вместо лепета «невиноватая я» выдать: