Уоррен Мерфи - Верховная жрица

– Это значит, – сухо отозвался Римо, – что он горит.

Прямо у всех на глазах мумия почернела, съежилась и превратилась в груду закоптившихся костей и пепла.

Взорам присутствующих вдруг открылась золотая статуэтка без лица, с мечом в соединенных вместе руках.

– Смотрите! – закричал Кула. – Еще один идол без лица. Точно такой же, как и первый!

– Это знак, – изрек Чиун. – Бунджи-лама подтвердил, что идол истинный, магическим образом явив другого, точно такого же.

– Это правда? – поинтересовался Лобсанг у Скуирелли.

– По-моему, весьма убедительно, – усмехнулась та в ответ.

При этих словах Лобсанг Дром и монгол Кула простерлись ниц перед Скуирелли Чикейн.

– Мы твои слуги, о Свет, наконец-то Воссиявший! – воскликнули они.

Скуирелли Чикейн радостно завопила:

– Я – бунджи-лама! Я – бунджи-лама! Я так и знала, у меня такая потрясающая карма. Это даже лучше, чем выиграть в «Колесе фортуны».

– Она бунджи-лама, – недовольно хмыкнул Римо.

Актриса от радости танцевала по всей комнате.

– Вот будет новость для моих друзей. Вот будет новость для моей матери. Я бунджи-лама. И буду такой бунджи-ламой, какой свет не видывал!

– Вот уж поистине чудо, – прорычал Кула, смахивая с глаз слезу.

Приблизившись к мастеру Синанджу, Римо шепнул:

– Не хотелось бы нарушать всеобщее ликование, но это я спрятал «Оскара» в сундуке.

– Я знаю.

– Откуда?!

– Потому что заметил, как вытянулось твое бледное лицо, когда ты увидел статуэтку.

– Погоди минуточку. Ты хочешь сказать, что вывел всех из комнаты, потому что знал, что я спрячу статуэтку?

– Да.

– Почему же ты не указал на нее сам?

– Потому что я указал на все остальные знаки. Пора было выступить кому-нибудь другому.

– А как насчет второй статуэтки?

Чиун пожал плечами.

– Иногда боги улыбаются дважды за один день.

– Прекрасно. Выходит, я помогаю тебе в твоих обманах.

– Никто ни к чему тебя не принуждал.

– Что будем делать раньше?

– Праздновать великое событие. Наши буддийские друзья наконец-то нашли свою затерявшуюся верховную жрицу, – произнес Чиун.

– Похоже, верховная жрица уже празднует свою великую удачу. – Римо кивнул на Скуирелли Чикейн. Присев на корточки, она, как стареющий битник, отбивала барабанную дробь по лысой голове Лобсанга Дрома; тот, впрочем, не жаловался.

– Итак, – начала актриса, удобно устраиваясь на диване, – расскажите мне о бунджи-ламе. Какова я была? Кто были мои возлюбленные? Любила ли я тогда вишни в шоколаде?

Все сели на полу в кружок, в позу лотоса. Служанка подала им тофу [20] и морковный сок. Скуирелли уплетала за обе щеки замороженный персиковый йогурт.

Римо отсел в сторонку, потому что ему не нравилось, как на него поглядывает актриса. Если бы за похотливый взгляд давали срок, она получила бы на полную катушку.

– Не важно, кем вы были, – произнес Лобсанг. – Важно, кем вы отныне станете.

– Да?

– Вы бунджи-лама.

– Вы хотите сказать, что я была бунджи-ламой? Но ведь лама – это животное. – Скуирелли хмуро взглянула на свой йогурт. – Я видела целое стадо, когда в последний раз была в Перу От этих животных пахло еще противнее, чем от мокрых овец.

– О Свет Воссиявший! Вы были бунджи-ламой во времена минувшие и теперь вновь возродились. Вы всегда были бунджи-ламой и всегда будете бунджи-ламой, пока наконец не обретете духовное совершенство и круг ваших перерождений не замкнется.

Проглотив йогурт, женщина покачала головой:

– Я вас не понимаю. Как я, Скуирелли Чикейн, могу быть бунджи-ламой?

– Теперь вы уже не Скуирелли Чикейн, – объяснил Лобсанг, – а бунджи-лама.

– О'кей, – задумчиво протянула Скуирелли. – Допустим, я бунджи-лама. К этому делу надо отнестись серьезно. Прежде всего я должна знать, как одевается бунджи-лама.

Лобсанг Дром растерянно захлопал глазами.

– Как одевается?

– Да. Каков должен быть мой гардероб? Ведь должен же быть у меня гардероб!

– Конечно. Я захватил с собой ваше одеяние для медитации.

– Римо, – скомандовал Чиун, – принеси новой бунджи-ламе одеяние для медитации.

Римо поднялся.

– Иди помедленнее, Римо! – крикнула ему вслед Скуирелли. – Я хочу помедитировать на твои ягодицы.

Римо с убитым видом, пятясь, вышел из комнаты.

Через несколько мгновений он вернулся с сундучком из эбенового дерева. Лобсанг Дром, поставив его перед собой, с благоговением открыл. Достав оттуда свернутое шелковое одеяние, он с церемонным поклоном протянул его Чикейн.

Женщина взяла балахон, развернула, и ее стареющее лицо гамена разочарованно перекосилось.

– Оранжевая мантия? Но это же не мой цвет! А ничего цвета бургунднского вина у вас нет?

Лобсанг вздрогнул.

– Она получила плохое воспитание, – тотчас нашелся Чиун. – Совершенно очевидно, что новая бунджи-лама, затерявшись вдали от Тибета, страдает амнезией.

Лобсанг кивнул.

– Она действительно страдает от потери памяти.

– Я?

– Она должна получить новое воспитание и образование, – настаивал Чиун.

– Вы буддистка? – спросил Лобсанг у Скуирелли.

– Баптистка.

– Это одно и то же.

– Тут сам черт не разберется, – вмешался Римо.

– По-моему, мы не представились друг другу как следует. – Женщина покосилась на Уильямса. – Я Скуирелли Чикейн.

– Римо Буттафуоко, – отозвался Уильямс.

– Какой-нибудь родственник?

– Он моя сестра.

– Сестра?

– Да. Но это пока еще не открылось.

Скуирелли с озадаченным видом посмотрела не него.

– Знаете, я подозревала это.

– Весьма проницательно с вашей стороны.

– Вы знаете сутры? – спросил Лобсанг.

Женщина оторвала взгляд от пустой чашки из-под йогурта.

– Сутры?

– Ну да, учили вы их в детстве?

– У меня есть «Камасутра». – Она сладко улыбнулась Римо. – Я знаю эту книгу наизусть. Практика позволяет достичь совершенства.

– С этого дня, – изрек Лобсанг, – вам надлежит соблюдать обет целомудрия.

– Обет целомудрия?!

– Да. Вам не следует есть мяса и яиц, и вы должны ежедневно заниматься медитацией.

– Я уже придерживаюсь всех этих принципов.

– Вот доказательство, что она истинная буддистка, хотя и сбилась с праведного пути.

– Послушайте, я сделаю все что нужно, только бы стать бунджи-ламой!

– Вы пожалеете об этом.

– Ш-ш-ш, – зашипел на него Чиун.

– Интересно почему? – насторожилась Скуирелли.

– Потому что я уже участвовал в затеях Чиуна. Все они кончаются одинаково: вокруг одно дерьмо. Он же выходит сухим из воды.

– Я вижу, вы неплохо просвещены.

– Во всяком случае, не внушаю себе, будто бы уже некогда жил.

– Но ведь так оно и было, – тряхнула головой Скуирелли. – Будьте, как и я, человеком открытым.