Уоррен Мерфи - Верховная жрица

Оглядываясь по сторонам, она предавалась глубоким размышлениям по поводу своего местонахождения. Стены комнаты украшали изображения Будды, ботхисатв и всяких мифологических существ. Потолок был сводчатый, очень высокий. Обстановка – изысканно роскошная, особенно бросалось в глаза позолоченное кресло в углу, изобилующее резными изображениями китайских драконов, собак и еще кого-то.

Ничто так не привлекало Скуирелли, как это роскошное кресло, поэтому она подошла и не долго думая плюхнулась в него.

– Очень удобное! – одобрительно воскликнула она. В этот момент актриса решила, что сцена ее пробуждения должна быть заснята именно здесь, на месте. Если, конечно, позволит бюджет. В противном случае придется использовать павильон в Бербанке.

Но где же она все-таки находится? В ее затуманенном мозгу не сохранилось воспоминаний о том, как она здесь очутилась. Где-то далеко-далеко Скуирелли слышала какие-то звуки духового оркестра, который играл какой-то марш, как ей показалось. Где-то очень далеко.

Актриса мысленно отметила, что музыку необходимо будет заменить партитурой Джона Уильямса [38]. Если, конечно, она состряпает из всего этого мюзикл. В таком случае можно будет попытаться написать музыку самой. Кто может возразить против этого? В конце концов она ведь бунджи-лама!

За закрытой деревянной дверью послышались чьи-то шаги. Опасаясь, как бы к ней опять не заявился этот напоминающий сушеную рыбу тибетец, который, похоже, страсть как любит подглядывать, Скуирелли прикрыла одеждой свои скрещенные ноги.

– Бунджи! Бунджи! – позвал Кула. Огромный монгол в своих мохеровых, как бы вывернутых наизнанку штанах распахнул дверь.

Увидев Скуирелли, он остановился, и тревожное выражение исчезло с его лица.

Опустившись на четвереньки, он стал биться лбом об пол.

– Какое великое событие! – едва не прослезился он.

– О чем ты говоришь? – спросила Скуирелли.

– Ты взошла на Львиный трон!

– На Львиный трон?! Где он?

– Под твоим драгоценным задом, о бунджи.

Скуирелли подпрыгнула.

– Это Львиный трон? В самом деле? Ты, наверное, шутишь. Конечно же, шутишь.

– Я не шучу, бунджи. Настал час, которого так долго ждал весь Тибет.

Актриса опустилась на позолоченное кресло.

– Вот это да! Львиный трон. Я сижу на Львином троне. Какой замечательный момент! Я чувствую, как все мое существо вибрирует на какой-то высокой космической частоте. Что мне следует объявить в своем первом указе? Неужели этот момент так и останется незапечатленным?

– О Покровительница! Преврати этих китайцев, которые ломятся в ворота Поталы, в овечьи орешки.

– Каких еще китайцев?

– Нас предали, бунджи!

– Предали?

– Вонючий настоятель, предоставивший нам убежище, выдал нас этим проклятым китайцам.

– Это карма! – вскричала Скуирелли, соскакивая с кресла.

Кула тоже поднялся.

– Чем мы заслужили такую плохую карму?

– Нет-нет, это хорошая карма. Прекрасная! Просто замечательная!

– Что же тут замечательного?

Скуирелли широко раскинула руки, как бы вызывая к жизни живописную сцену.

– Это конец второго действия. Нет, погоди, начало третьего. Бунджи-лама пробуждается и, не отдавая себе отчета, усаживается на Львиный трон. И в этот момент полного, казалось бы, торжества ее предает один из подданных, который обожает подглядывать и сует свой нос не в свои дела. Но тут врывается ее верный слуга-монгол – это ты – с дурными новостями.

– Вы же сказали, что это хорошая карма, – удивился Кула.

Скуирелли принялась мерить комнату шагами.

– В реальной жизни это скверные новости, но в кино это потрясающий поворот сюжета. Не прерывай свою бунджи. На чем я остановилась? О, да. Теперь бунджи знает, что должна схватить яка за рога и, несмотря ни на что, победить. – Актриса хлопнула в ладоши. – Публика проглотит эту сцену с радостью, как попкорн!

Кула посмотрел на дверь.

– Зачем ты говоришь все это, бунджи, в то время как наши жизни в опасности?

– Этого требует сюжет. Надо предусмотреть такие острые моменты в сценарии.

Кула смотрел на нее непонимающим взглядом.

Чикейн продолжала расхаживать из угла в угол.

– О'кей, теперь мне следует повернуть ход событий. Но как это сделать? Как?

Снаружи послышался сильный грохот.

Скуирелли остановилась.

– Что это?

– Враги веры взломали ворота, – ответил Кула.

– Лучше не придумаешь! – воскликнула актриса.

– Сейчас они заполнят дворец, как полчища муравьев, – добавил Кула.

– Это просто фантастика! У них численное превосходство сто к одному. Публика будет просто рыдать от восторга. Отлично! Мне нравится, очень нравится. И мне нравится быть бунджи-ламой!

В комнату ворвался мастер Синанджу.

– Нам надо бежать, – выпалил он.

– Бежать? Ни за что в жизни! Я сейчас в сценическом костюме. Сижу на Львином троне. И надеюсь его удержать.

– Китайцы просто сомнут нас. Мы не в состоянии сражаться с таким количеством.

– Путь прегражден, – сообщил Лобсанг, появившись у двери. – Бунджи должна остаться здесь.

– Она умрет, – уверенно произнес Чиун.

– Если и умрет, – спокойно отозвался азиат, – значит, такова воля богов. Услышав о ее гибели, люди восстанут все как один.

– Бунджи находится под покровительством Синанджу. Ее гибель навлечет позор на мой род. Я не допущу, чтобы она погибла.

Кула подошел к Лобсангу и приложил лезвие кинжала к его горлу.

– Мы поступим так, как велит мастер Синанджу.

Скуирелли топнула босой ногой.

– У меня что, нет права голоса?

– Вы бунджи, – сказал Кула, склоняя голову перед актрисой. – Разумеется, мы выполним малейшую вашу прихоть.

– Хорошо. Так вот, я желаю...

К женщине незаметно скользнул мастер Синанджу и коснулся ее затылка. Губы Чикейн продолжали шевелиться, но ни одного звука не вылетело из ее уст. Она попыталась было откашляться. Безрезультатно, только горло заболело.

«Мой голос! – с нарастающей паникой подумала Скуирелли. – Я потеряла свой голос».

Кула бесцеремонно взвалил ее на свои могучие, подобные окорокам плечи и куда-то потащил. Скуирелли только подпрыгивала при каждом его широком шаге.

– Сюда, – прошипел Чиун.

– Этот путь никуда не ведет, – опасливо сказал Лобсанг. – Мы только попадем в руки к китайцам.

– Ты можешь идти другим путем, жрец, – презрительно бросил Кула.

В самом конце коридора стояла большая бронзовая статуя Будды, слишком тяжелая, чтобы ее могли унести китайцы, грабившие Поталу. Будда сидел на деревянных подмостках, с поднятыми вверх руками. В одной руке он держал лотос.

Чиун схватил статую, качнул ее направо, налево, затем во всех направлениях. Будда вместе с подмостками начал погружаться куда-то вниз.