Дэвид Розенфелт - Первая степень

Эта тема заставляет меня упомянуть об особом агенте Хоббсе. Даже мистер Кэмпбелл признает, что Хоббс лжесвидетельствовал. Мне точно не известно, что и почему сделал мистер Хоббс, но я могу выстроить теорию. Она может быть верной, может быть неверной, а возможно, истина находится где-то посередине.

Я полагаю, что Хоббс возглавлял группу – почти в том же составе, что была под его командованием во Вьетнаме. Я предполагаю, что они находили способы попирать закон и совершать преступления, а роль Хоббса в этой группе состояла в том, чтобы защищать их от закона и получать за это долю в их прибылях.

И он покрывал преступления Дорси, однако наступил момент, когда он больше не смог его защищать. Дорси не хотел садиться в тюрьму – и угрожал Хоббсу, что разоблачит его. Возможно, Дорси действительно намеревался сфальсифицировать свою смерть, но Хоббса такое развитие событий не устраивало, и он убил его – или поручил это Роджеру Кэхиллу. А когда Мердек согласился поговорить со мной, Хоббс убил и его.

Прежде чем убить Дорси, он либо обманом, либо силой заставил его наговорить на диктофон сообщение для мисс Коллинз, которое и прокрутил, позвонив ей, чтобы мы думали, будто Дорси жив, и пошли по ложному следу. Потому что как настоящий убийца, пытающийся отвлечь от себя внимание, Хоббс был крайне заинтересован в том, чтоб мисс Коллинз была признана виновной.

Как я уже сказал, это всего лишь теория, хотя я уверен, что многое в ней соответствует действительности, учитывая те факты, которые были вам продемонстрированы в ходе суда. Согласны ли вы, что эта теория может оказаться справедливой? Уверен, что согласны. Вы можете утверждать без обоснованных сомнений, что я не прав? Думаю, нет.

Одним из множества необычных фактов в этом деле стал тот факт, что адвокат подзащитной выступил главным свидетелем защиты. Я стоял здесь, перед вами, на свидетельской кафедре, и говорил, что Роджер Кэхилл признался мне в убийстве и назвал место за стадионом Хинчклифф, где якобы лежала его окровавленная одежда. Я говорил также, что сам послал мисс Коллинз обследовать это место, чтобы обнаружить эту одежду.

Если я говорил правду, мисс Коллинз невиновна. Это ясно как день. Вы можете верить или не верить мне, но можете ли вы быть на сто процентов уверены, что я лгал вам? Думаю, нет. А если нет, то вы должны проголосовать за оправдательный вердикт.

Я очень хорошо знаю Лори Коллинз – возможно, лучше, чем кого-либо на этой планете. Она не более способна на подобное убийство, чем замахать руками и вылететь в окно.

Убийство, вне зависимости от того, кто убит и кем он был при жизни, – всегда трагедия. Прошу вас, не усугубляйте эту трагедию, превращая мисс Коллинз в еще одну жертву. Она невиновна, и она уже прошла через ад. Я прошу вас поступить правильно и вернуть Лори Коллинз ее право жить и быть свободной.

Развернувшись и направившись к Лори, сидевшей за столом защиты, я испытал весьма эгоистическое чувство. Мне стало ясно, что я боролся не только за жизнь Лори, но в не меньшей степени и за свою жизнь.

Я просто не мог вообразить себе свою жизнь, в которой нет Лори, потому что она будет сидеть в тюрьме. Это было бы непередаваемо жалкое и бессмысленное существование, и сознание того, что двенадцать чужих людей могут превратить этот кошмар в реальность, заставило мой желудок болезненно сжаться от ужаса.

Кевин и Лори пожали мне руку и шепнули, что я был великолепен, но присяжные сидели безучастно, не глядя ни на меня, ни на Лори, ни на кого-либо еще. Мне хотелось подойти к ним и трясти до тех пор, пока до них не дойдет, кто здесь хорошие парни. А еще мне хотелось как следует запомнить их лица, чтобы, если они обвинят женщину, которую я люблю, в убийстве, выследить каждого, отрезать его пустую голову, а потом спалить его вонючую тушу.

Топор зачитал им текст закона, который, если выкинуть все заумные формулировки, растянувшиеся на час, сводится к следующему: «Если вы считаете, что она виновна и у вас нет обоснованных сомнений, – голосуйте за обвинение». После этого отослал их для дебатов, хотя присяжные и заявили, что, поскольку сегодня уже поздно, совещаться они начнут завтра утром.

Тем вечером Кевин снова приехал к нам, просто по привычке, поскольку делать нам больше было нечего. Мой обычный способ ожидания вердикта присяжных состоял в том, что я оставался в полном одиночестве (не считая Тары), материл всех, кто нарушал мое уединение, и суеверно относился к каждой примете.

Сейчас я не мог оставаться один, по крайней мере, в своем собственном доме, поскольку Лори все еще находилась здесь под домашним арестом. Не хотелось мне и материться, поскольку я понимал, что она волнуется и мучается куда сильнее меня. Единственное, что мне оставалось, – быть суеверным, и я решил, что для компенсации буду соблюдать все суеверия в тройном размере.

Нам явно не стоило смотреть телерепортажи с комментариями по поводу предполагаемого вердикта, но не было сил удержаться от этого. Некоторые комментаторы считали, что у нас неплохие шансы, но большинство склонялись к тому мнению, что если присяжные последуют букве закона, то дело проиграно. И все сходились во мнении, что если бы не появление в суде Хоббса, мы потерпели бы полный крах.

Второй пункт, по которому у журналистов не было разногласий, состоял в том, что чем дольше присяжные обсуждают вердикт, тем лучше для нас. Если присяжные отвергнут нашу теорию об отношении Хоббса к убийству, они быстро проголосуют за обвинительный вердикт. Если же они решат принять эту теорию или, по крайней мере, рассмотреть ее, то это займет гораздо больше времени. Разумеется, в этом предположении «чем дольше, тем лучше» не рассматривалась вероятность того, что нас всех хватит инфаркт, и мы не дождемся вынесения вердикта.

За завтраком, ровно в девять утра, мы с Лори переглянулись и поняли, что вот сейчас присяжные собрались и решают ее судьбу. Этого хватило, чтобы я подавился оладьей.

Раздался звонок в дверь – пришло сообщение с курьерской почтой. Письмо было от моих оппонентов по иску Уилли Миллера, и в конверте лежал банковский чек на сумму более одиннадцати миллионов долларов. Поскольку двести тысяч из этих денег принадлежали Эдне, она была счастлива отнести чек в банк и депонировать его.

Я позвонил Уилли и Кевину и рассказал им новости. Уилли поведал мне, что он уже решил, что будет делать с частью своих денег. Я предположил, что он собирается купить яхту, на которой сможет курсировать вокруг бедных районов, но он меня опроверг.

– Я собираюсь инвестировать эти деньги, – сказал он. – Но прибыли, похоже, не будет.

– Большинство инвестиций таковы, – сказал я. – Но обычно просто не подозреваешь, что так и будет.