Алла Дымовская - Мирянин

Наше присутствие на горе отдавало сюрреализмом, хоть плач, хоть кричи. И горный пейзаж тут был совершенно ни при чем. Обычный, красивый вид на ландшафт, а еще порт и океан, колеблющиеся в дымчатой дали. К тому же вокруг и мимо нас слонялись и другие туристы, даже во множестве, плюс торговцы сувенирами, щебечущие экскурсоводы, резвящиеся детишки и несколько симпатичных собак на поводках. Так что в самой обстановке сюрреализмом даже не пахло. Но он был, причем я чувствовал его настолько серьезно, что каждое мгновение ждал: действительный и нормальный мир вот-вот обрушится, как песчаная крепость, и мы все окажемся по ту сторону добра и зла. Нам вчетвером было здесь не место. Я чувствовал – мы с Талдыкиным так же нелепы, как палачи, прогуливающиеся перед казнью в обществе своих завтрашних клиентов и при этом еще обсуждающие вслух обеденное меню. От этого воздух гудел, и звенело в моих ушах, а сердце сжималось нехорошо. Один Талдыкин был весел, счастливый, этакий толстокожий свин – радость жизни в ее чистом виде. Он был уверен: я решил за него все его проблемы и принял все грехи, и теперь он может слепо исполнять приказы и не думать ни о чем плохом. Он опять кричал свое «Э-ге-гей!». Теперь уже на бис перед публикой. И лучше его было бы увести прочь или попросить заткнуться. Потому что Тошкино лицо уже обрело цвета раскаленной стали, и с минуты на минуту он должен был взорваться ссорой. Я спешно направился к Талдыкину.

– Юрий Петрович, закругляйся, – тихо посоветовал я бестолковому Юрасику.

– Это еще почему? – не слишком довольно отозвался он.

– Потому что мы на охоте. Или позабыл? – заговорщицки прошептал я Талдыкину.

– Ага, понял, не дурак, – немедленно угомонился Юрасик и тут же принял такой хитрый вид, словно цыган, собравшийся красть бесхозного мерина.

– Вот и чудесно. Пора ехать дальше, я думаю. Но лучше предложи ты.

Юрасик предложил. Наташа и Антон сразу согласились, я видел: на горе им тоже сделалось не по себе.

На фабрике, где разливали мадеру, вроде все сначала шло гладко. Даже Тошка выпил с наперсток, хотя в качестве рулевого и капли в рот не брал. Все же недаром человечество придумало такое великое дело, как спиртные напитки, совместное распитие которых снимает между людьми многие противоречия. Надо было ехать сразу сюда, упрекнул я себя задним числом, а не тащиться на эту чертову гору. Только сейчас мне пришло в голову соображение, что открытые пространства отнюдь не способствуют успокоению, а, напротив, рождают в душе лишние смятения именно своей грандиозностью и вносят в сердца некоторый страх из-за неподотчетных человеку сил природы. Нельзя ощущать покой безопасности вблизи Ниагарского водопада или посреди саваны, кишащей львами, пусть даже между ними и вами стоит с полдюжины опытных охотников с ружьями наизготовку.

Наташа совсем на меня не смотрела. Будто нарочно, даже когда обращалась с какими-нибудь словами, все равно избегала моего взгляда. Ничего, ничего. Это пройдет, и скоро все плохое закончится. Так даже лучше, потому что сейчас я боялся – она может прочитать в моем лице то, что до поры ей узнавать не полагалось. Но тут вдруг меня окликнул Ливадин.

Дело в том, что на фабрике все же не царило полное бескорыстие. Дегустация дегустацией, но на бесплатную пробу предлагалась только мало выдержанная мадера, а дорогие сорта нужно было оплачивать звонкой монетой по пять евро за рюмку. И вот Тошка позвал меня за собой, чтобы угостить. Юрасика он, конечно, не приглашал. Потому что Талдыкин и сам небедный и еще оттого, что вряд ли Тошка желал его общества. Я видел, как он поколебался на миг, оставлять ли Наташу наедине с Талдыкиным или нет, но, похоже, решил, что среди бочек с мадерой и в присутствии многих других дегустаторов едва ли Юрасик сотворит с ней что-то непотребное. Наташа мадеру терпеть не могла, разве за компанию осилила грамм пятьдесят, так что теперь прогуливалась и читала надписи на стенде боевой славы фабрики: кто и когда из великих ее посетил, и чего пил, и из каких именно бочек. Талдыкин находился вообще от нее метров за двадцать, он пробовал уже пятый сорт и от избытка чувств тыкал пальцем под ребра служителя, дико ржал и что-то объяснял ополоумевшему португальцу на языке жестов. Я даже опасался, как бы он не напился сверх меры. Впрочем, Талдыкин на удивление скоро трезвел, а до вечера еще было куда как далеко.

– Леха, мне надо с тобой поговорить, – вдруг сказал мне Тошка, одновременно протягивая вкусно пахнущий хрустальный стакан, налитый на одну треть. Так здесь подавали.

С моих уст уже готово было сорваться: «О чем речь, конечно!», как я неожиданно вспомнил одну любопытную деталь. Это же говорил мне и кто? Тошка Ливадин. Да мы с ним, наверное, не общались в таком ключе уже целую вечность. То есть я имею в виду, разговаривали мы меж собой постоянно, да и как иначе на отдыхе. Именно к Тошке я пошел, чтобы сообщить о проступке Олеси, именно с ним мы сто раз перетирали, что задумал против нас инспектор Дуэро, и ломали головы до абсурдных версий, кто убил нашего Нику. И все же сейчас акценты были не те. Его «мне надо с тобой поговорить» слишком тяжело повисло в воздухе. Ливадин желал обсудить со мной что-то сугубо личное, а такого давно не случалось на моей памяти, разве что в тот день, когда он беспомощно спросил меня: правда ли Ника хотел отобрать его Наташу? И то вопросом и ответом дело, собственно, и ограничилось. Я уже говорил и не раз, что во многих отношениях Ливадин был для своих друзей закрытой территорией. Не то чтобы я не знал, что творится в запретной зоне, знал и еще как, можете мне поверить. А просто недопустимо было без Тошкиного разрешения соваться туда на расстояние полета стрелы. А разрешение, как вы понимаете, никому не выдавалось. И вот ему нужно было со мной поговорить. Чрезвычайная ситуация, но я сделал вид, будто ничего выдающегося не произошло.

Тошка сказал мне пару необязательных фраз, я ответил. Таким, как Ливадин, обычно трудно сразу перейти к делу, поскольку настоящая откровенность им непривычна. Но все же он наконец заговорил о главном, и, надо признаться, слова его сильно меня смутили.

– Послушай, Леха, что я тебе скажу. Только, чур, ничего не передавай Наташе. Не стоит пугать ее прежде времени.

– А что случилось? – не понял я. Находясь в данный момент мысленно в будущем, я не очень представлял, что еще худшего может произойти в настоящем. Да и произошло ли?

– Пока ничего, – как бы успокоил меня Ливадин. – Но если бы ты вдруг узнал обо мне что-то сомнительное? Узнал бы из чужих уст и с чужих слов? Ты помог бы мне объяснить все, как должно, инспектору или прокурору или я не знаю, кому еще?

Все сомнительное я и так знал без него. И все, что надо, давно сообщил Фиделю, поэтому Тошкины намеки сильно запоздали. Но вслух я произнес: