Лука Ди Фульвио - Чучельник

– Странно, правда? – проговорил Фрезе, вытянув обе руки по направлению к вилле.

– Да, – сказал Амальди.

– Ты понял, о чем я?

– Да.

– Странно, правда же? Вся папка… там ведь много детишек погибло, и монахини… а материалы дела разбросаны по всему архиву. Найдем ли, нет – неизвестно. Из документа, который я нашел, ничего не поймешь. Карты какие-то, планы… А на обороте подпись архитектора и дата, за три месяца до пожара. Притом это не просто план реставрации, они решили все внутренние перегородки ломать. На одном листе написано «Трапезная». Какого черта делать трапезную в частном доме?

– Во всех богадельнях есть трапезные.

– Ну да, и я так подумал. А Дортуар Один и Дортуар Два – тоже бывают в богадельнях? Представь, что престарелые спят в одной комнате и пугают друг друга своим храпом?

– Ты когда-нибудь бывал в богадельне? Для бедного люда?

– Нет, постой. Ведь эта вилла – исторический памятник… Положим, ты хозяин такой виллы и хочешь на ней заработать… Всем известно, что синьора Каскарино вконец разорилась, прежде чем устроить на вилле приют… Так вот, если хочешь заработать, то предоставишь помещение богатым старикам, а не нищим и не сиротам. Потому вместо Дортуара Один и Дортуара Два ты устроишь там много отдельных комнат… Если, конечно…

– Что?

– Если, конечно, заранее не знаешь, что муниципальный приют сгорит и мэр отвалит тебе кучу денег на восстановление. По сути, это выгодно обеим сторонам.

Амальди медленно повернулся лицом к вилле Каскарино. Розовая постройка, поражавшая изяществом архитектурных форм, четко выделялась на фоне свинцово-серого неба. Амальди поддал камешек мыском ботинка.

– Нет у тебя ничего конкретного.

– Сам знаю. – Фрезе помолчал. – Но, как говорится, дыма без огня не бывает. – Он втянул в себя воздух и продолжил, понизив голос: – Инспектор, который в свое время вел расследование, теперь стал нашим мэром. – Еще одна пауза. – А мэр у нас – человек глубоко порядочный… Во всяком случае, я всегда считал его таким.

Амальди не знал, что сказать. Без сомнения, Фрезе с самого начала знал имя инспектора, проводившего следственные действия. Знал, но молчал до тех пор, пока не нащупал нить. Теперь они оба его знают.

– Пока не будет железных доказательств, – возразил он помощнику, – я тебя прикрывать не стану, учти.

– Хорошо, – кивнул Фрезе.

Значит, можно действовать.

Амальди снова погрузился в воспоминания. Смотрел на залив, вдыхал запах моря. Потом взгляд его устремился вверх по склону. Метров двести низкой растительности и скал, исхлестанных волнами, а на полпути между кромкой воды и вершиной проходит железная дорога. Колоссальное сооружение. Пути искусно проложены человеком по узенькой полоске земли.

В тот день они стали бросать с утеса камешки, ну точно как дети. Собственно, в шестнадцать лет они и были еще дети.

– Что ж, вернемся к настоящему, – вдруг сказал он.

– К настоящему? – переспросил Фрезе, скорее обращаясь к себе (уж он-то своего начальника знал лучше, чем кто бы то ни было). – Судя по всему, ты не выбросил из головы «Бойню на рисовых полях».

– Ну и что? – раздраженно спросил Амальди.

– Ничего. Слово «настоящее» в твоих устах звучит как-то странно.

– При чем тут «Бойня на рисовых полях»?

– Я знаю, почему ты ей занимаешься. Не веришь в ревность, месть и прочую хрень. Прочел про несчастную девчонку и решил, что с ней поработал маньяк.

– А если и так? – Амальди уже справился со своим раздражением.

– А если так, то это не имеет никакого отношения к настоящему. Если так, то это не какой-то отвлеченный маньяк, а все тот же, верно?

Амальди и бровью не повел.

– Это прошлое, а не настоящее, – нахохлился Фрезе. – Все мы знаем твою историю.

Инспектор вдруг очнулся от долгой, вынужденной спячки, но не позволил этому ощущению отразиться на лице.

– Нет. Ничего вы не знаете.

Он повернулся спиной к Фрезе, размеренным шагом дошел до машины и уселся на капот. Медленно поднял руку и поманил к себе помощника.

– Иди сюда.

Он держал спину прямо, как будто никакой груз не давил ему на плечи, черты лица были неестественно расслабленны, а взгляд устремлен куда-то за горизонт. Когда Фрезе подошел и сел рядом, Амальди заговорил спокойно и ровно, даже, пожалуй, добродушно. Ритм его речи, отметил про себя Фрезе, соответствует нормальной беседе – ни акцентов, ни взлетов и падений, ни пулеметного стрекота, ни пауз. Речь текла, как широкая река без подводных камней и воронок, ряби и пенных барашков, контрастируя с дикой жестокостью, о которой он рассказывал, бесчувственная к страстям, которые должна была будить. Амальди словно излагал чужую повесть, с тем равнодушием, какое испытываешь к постороннему. Как магнитофонная запись, снова подумал Фрезе. И сам инспектор – не более чем магнитофон, механическое устройство. Неподвижная поза, глаза ни разу не обратились к собеседнику, руки не шелохнутся, безжизненно покоятся на коленях, дыхание свободное и размеренное. Фрезе был совершенно уверен, что сердце шефа в эту минуту тоже бьется ритмично, как метроном.

Окончив рассказ, Амальди умолк с той же непринужденностью, с какой начал свой рассказ.

– Ну вот и все, – сказал он, впервые поглядев на Фрезе, и даже улыбнулся, хотя глаза были по-прежнему пусты. Потом снова перевел взгляд за горизонт.

Фрезе промолчал. Оба застыли в неподвижности. Холодный ветер кружил пыль и гнул редкие травинки. Вскоре и он утих, и воцарилась тишина. Такая неестественная тишина, что Фрезе, глядя на море внизу, даже представить не мог шума волн, разбивавшихся о скалы. Как будто весь мир вдруг разом онемел.

И эту безмятежную тишину внезапно разорвал неудержимый стон, от которого даже машина завибрировала. Фрезе не обернулся к Амальди. Через несколько вздохов стон повторился. Скорее даже не стон, а рвотный позыв. На сей раз Фрезе не утерпел и покосился на шефа. Смотреть на него было страшно. Фрезе еще никогда не видел у начальника столь дикого, отталкивающего лица. Оно было похоже на корчащуюся в языках пламени маску. Амальди снова содрогнулся, как будто от внутреннего землетрясения. Толчки следовали один за другим с ужасающей регулярностью родовых схваток. Между ними Амальди тяжело и натужно дышал. Фрезе не знал, что делать. Он только смотрел на инспектора краешком глаза и видел, как мучительно тот борется с этим приступом и терпит поражение.

Наконец Амальди обмяк, плотина была прорвана, стены пошатнулись, фундамент провис. Из горла, разомкнув конвульсивно сжатые губы, вырвался клекот. Амальди прижал ко рту ладони в тщетной попытке удержать крик, задавить его. Но крик выплеснулся сперва из глаз, потом из нутра, потом из самих рук, поставивших ему преграду. Он кричал на выдохе и на вдохе. Хриплый, леденящий кровь, бесконечный крик. Хотя и едва озвученный, как будто кричать можно шепотом.