Бентли Литтл - Письма, несущие смерть

Весь остаток июля и весь август муниципалитет выступал в печати с туманными заявлениями, не желая открыто отстаивать свою точку зрения. Мне очень хотелось бы знать, что же происходит за закрытыми дверями муниципалитета, что говорит мэр комитету по реконструкции и членам горсовета, заварившим эту кашу.

В конце концов на специальном заседании в конце августа, на котором кроме жителей и местных журналистов присутствовали даже две съемочные группы новостных каналов телевидения Лос-Анджелеса (привлеченные личностью Карлоса Сандоваля), городской совет тайным голосованием по плану развития Ист-Сайда Акации принял решение не использовать право государства на принудительное отчуждение частной собственности и не выселять местных обитателей района. На прощание чиновники весьма туманно заявили, что изучение данного вопроса продолжится и обязательно будет найдено устраивающее всех решение по возрождению города.

Я спас Ист-Сайд.

Может, было бы преувеличением заявлять, что я в одиночку боролся с муниципалитетом и добился победы, однако я прекрасно сознавал, какую роль сыграл в этом деле. Если бы я не вступил в полемику и не написал все те письма, городской совет наверняка принял бы свой план еще в июле. Я заставил жителей Акации действовать, вложил слова в уста безгласных, даже сформулировал необходимые для их дела доводы.

Мы с Фрэнком отпраздновали победу любимыми тако.

А я наконец купил на накопленные деньги текстовый процессор.

В сентябре начался новый учебный год.

Последний год в средней школе.

Мне больше не за что было бороться, но я продолжал писать письма на местные радиостанции и телестудии, комментируя текущие программы, критикуя телешоу, и конечно же засыпал жалобами рестораны и парки развлечений, включив в сферу своей деятельности и кинотеатры.

Несмотря на успешную внешкольную деятельность, похвастаться успехами в учебе я не мог. Прежде я никогда не отличался дальновидностью, но теперь задумался о будущем и решил, что хочу поступить в колледж. Однако я был не готов к взрослой жизни и впервые за три года нанес визит школьному консультанту, чтобы обсудить свои возможности.

Пожилая чопорная миссис Зивни абсолютно не интересовалась делами учеников, хотя именно в этом состояла ее работа. Она выслушала меня, устало прошла к картотечным шкафчикам, выстроившимся у противоположной стены, и вытащила мое личное дело. Я объяснил, что денег у меня нет и родители точно не захотят платить за мою учебу, а старший брат не стал поступать в колледж и вообще лоботряс и все считают, что я пойду по его стопам.

— Но я хочу учиться дальше, — убеждал я. — Я хочу чего-то добиться. На какую стипендию, по-вашему, я могу рассчитывать?

Зивни заявила, что рассчитывать мне не на что. У меня недостаточно хорошая успеваемость, и только какие-то особенные успехи могли бы освежить унылый строй моих непримечательных оценок. К тому же я не изучал никаких курсов повышенного уровня.

— Мерзкая злобная старуха, — пробормотал я, выходя из ее кабинета. — Усыпить бы ее, как бешеную дворнягу.

Я зачитывался Хантером Томпсоном и пытался пользоваться его языком, но его слова лучше смотрелись на бумаге, чем воспринимались на слух. Как большинство моих сверстников, я пытался найти себя, примерял разные маски, чтобы проверить, подходят ли они мне. Однако, если многие подростки черпали вдохновение в музыке и кино, я подражал писателям. Ну, не самим писателям, а их словам. Я пытался реализовать то, что описывалось в письмах, дневниках и воспоминаниях, но у меня почти ничего не получалось.

Я достал свой ленч из шкафчика и, стараясь показать Роберту и Эдсону, что не очень-то расстроен, спокойно сказал:

— Она утверждает, что я не имею права ни на одну стипендию.

— Существуют гранты, — сказал Роберт. — И разные способы финансовой помощи.

— Да, — поддержал Эдсон. — У моей сестры учебно-рабочий контракт. Ей предоставили работу в университете в Бри. Это помогает оплачивать обучение.

— Зивни ничего мне об этом не сказала. Ни словом не обмолвилась.

— В общем, надежда есть, — подвел итог Роберт.

Ему легко говорить. Его родители начали откладывать деньги на учебу, как только он родился, и, хотя он учился не лучше меня — даже немного хуже, — он мог поступить в любой колледж. Эдсон был в таком же положении, как и я, но его это, похоже, не волновало.

Я кивнул, и мы втроем отправились на ленч, но я уже обдумывал идею, которая возместила бы мои далеко не блестящие академические успехи и помогла бы мне стать более достойным претендентом на стипендию.

Роберт с Эдсоном собирались после занятий погулять. Эдсону тогда нравилась Шери Фэм, и парни собирались как бы случайно пройти мимо магазина одежды «Клоузе-стайм», где она работала, и завести с ней разговор. Фрэнк тоже работал неподалеку, в ресторанном дворике, и они могли выпросить у него жареной картошки и кока-колы. Я тоже хотел пойти с ними, но воздержался. У меня было важное дело: сочинять письма.

Как я и надеялся, ни Тома, ни родителей дома не было. Я проскочил в свою комнату, бросил на пол книжки и уселся за письменный стол сочинять фальшивое рекомендательное письмо директору своей школы. Я расхвалил себя за воображаемое бескорыстие, инициативность и предприимчивость; выдумал, что весь последний год в свободное время не гонял бесцельно мяч, а пытался изменить мир, борясь с алкоголизмом. Поскольку мой отец злоупотреблял спиртным, я нашел разные группы поддержки, связал их с частными и государственными реабилитационными центрами и создал сложную сеть финансирования и координации помощи людям, которые в ней нуждаются. А еще я посылал письма крупным бизнесменам и корпорациям, убеждая жертвовать деньги на все эти мероприятия.

Получилось довольно убедительно, но, перечитав письмо, я понял, что этого недостаточно. Письмо предоставляло необходимую мне информацию, но требовалось подтвердить ее достоверность. Я нуждался в новом Карлосе Сандовале и его Союзе борцов за гражданские права испаноязычного населения; в общественной группе, усиленно расхваливающей мои достижения. Я решил создать вымышленную организацию, выдвигающую меня на какую-нибудь премию за выдающиеся заслуги перед обществом. В порыве вдохновения я напечатал на текстовом процессоре шесть писем разными шрифтами, сложил их вместе, прикрепил сопроводительное письмо от вымышленного Института Собрайети, подписанное его директором, Хайрамом Мерритом. Меррит сообщал моему директору, что школа должна гордиться тем, что в ней учится такой амбициозный, альтруистический юноша, как Джейсон Хэнфорд; что я буду первым учеником средней школы имени Хейса и к тому же самым молодым претендентом, номинированным на высшую премию Института Собрайети.