Бентли Литтл - Письма, несущие смерть

Я попытался внушить Киоко, насколько ей повезло переписываться с таким, как я, и добился своего. Ее следующее письмо было гораздо свободнее, длиннее и детальнее первого, хотя изъяснялась она по большей части на ломаном английском. Мне было все равно. На самом деле мне нравилось, что ради общения со мной она прилагает столько усилий и стараний. Я видел в этом интерес, выходящий далеко за рамки ожидаемого от друга по переписке.

Второе письмо пришло, когда я был в школе, и почтовый ящик освобождала моя мать. В нашем доме право на личную жизнь не уважалось, и мать не вскрыла письмо по чистой случайности. Правда, она спросила меня, что это такое, а я с напускной обидой объяснил, что учительница заставляет всех учеников писать письма детям из других стран, и эту девчонку мне назначили. Мать потеряла интерес где-то на середине моего объяснения, и мне оставалось лишь надеяться, что ей не придет голову в будущем вскрывать мои письма.

Однако, в целях безопасности, я достал первое письмо Киоко, изучил дату и почтовый штемпель и — дабы получать корреспонденцию по субботам, когда никто не сможет ее перехватить — попросил отныне отправлять все письма в тот же день, что и первое.

Следующий конверт прибыл две субботы спустя, и я уединился с ним в ванной комнате, заперев дверь, чтобы никто меня не потревожил. На этот раз Киоко прислала мне свою фотографию и попросила мою. Девочка оказалась миловидной, хотя и не очень похожей на мисс Накамото. Почему-то я уже не придавал этому такого значения, как в начале проекта. Киоко сфотографировали в каком-то парке с деревьями, усыпанными розовыми цветами, напомнившем мне Японский олений парк, куда нас возили в первом классе. Парк уже закрылся, но раньше он находился у автострады в Буэна-парке; нечто вроде зоопарка, где можно было угостить оленей кормом, продававшимся в автоматах с жевательными конфетами, а вокруг японские домики с японскими садиками. Больше всего мне запомнилась рыбка кои: она высовывалась из воды и курила сигарету, закрепленную в металлическом зажиме. Я задавался вопросом тогда, да и сейчас не прочь бы узнать, не заболела ли та рыбка раком. По-моему, жестоко так обращаться с доверчивым существом.

Я повнимательнее рассмотрел фотографию Киоко. Была ли это прогулка с одноклассниками, или снимок сделали ее родители? Трудно определить. Обстановка неформальная, но уж очень хорошее качество и профессионально поставленная поза. Похожий на матросский костюмчик — школьная форма; волосы заплетены в две косички, и маленькое круглое лицо. Из-за широкой счастливой улыбки ее глаза превратились в щелочки. Все же она была миленькой, и пусть не дотягивала до мисс Накамото, со временем вполне могла превратиться в красотку.

Однако куда бы спрятать фотографию? Если Том обнаружит ее, мне до конца жизни не избавиться от его насмешек. А если найдут родители, жди бесконечных вопросов. Я сунул фотографию в карман, спустил воду в унитазе и удалился в свою спальню. Оглядевшись вокруг, я попытался придумать хороший тайник и вдруг понял, что он у меня уже есть — папка программы «Друг по переписке». Если кто-то найдет там фотографию, я всегда смогу заявить, что это обязательная информация.

Следующий вопрос: есть ли у меня подходящая фотография для Киоко? Или, точнее, хочу ли я посылать собственное фото? Поверит ли она в то, что мое лицо принадлежит парню из моих писем?

В конце концов никакой фотографии я ей не послал. Придумал, как мне казалось, вполне приличный предлог: мол, все свои школьные снимки раздал одноклассницам, а семейные фотографии родители послать не разрешили. Однако за ее портрет я поблагодарил, а отсутствие своего возместил выдуманной историей о том, как прогнал с игровой площадки парочку хулиганов-расистов, обижавших ученика-японца, приехавшего к нам по обмену. Это должно было произвести на нее впечатление.

На следующее утро по дороге в школу я отправил письмо, не испытывая никаких угрызений совести. И настроение у меня было отличное.

Еще в лучшем настроении я вернулся домой. Поздно ночью, когда все отправились спать, я сочинил Киоко еще одно письмо, в котором расписал, как за защиту японского ученика директор школы наградил меня и назначил дежурным, регулирующим движение транспорта у школы, хотя это доверяют только взрослым.

Мисс Накамото не вывесила подписной лист, однако вскоре, чтобы вовлечь в программу побольше учеников, прикрепила к доске объявлений карту мира с веревочками, протянутыми от разных континентов к конвертам, на которых были написаны имена и адреса детей-иностранцев.

И лист участников программы.

На меня тут же посыпались насмешки.

— Джейсон участвует в «Программе пиписьки»! — визжала Мисси.

Даже Роберт и Эдсон смеялись, а ведь они были моими друзьями.

— Лучше назвать «Девчачьей программой», — предложил Кен Верной.

Действительно, я оказался единственным мальчишкой в списке, и мое лицо разгорелось от стыда. Я оглянулся на мисс Накамото, словно спрашивая, почему она предала меня, почему не сохранила все в строжайшей тайне, но она ободряюще улыбнулась, и ее улыбка придала мне сил.

— Я делаю это ради лишних баллов. — Благодаря моим сверхусилиям и немалому везению мой голос прозвучал вполне прилично: надменно, поучительно и в то же время с презрением к их глупости и необоснованным выпадам.

— Ну да, конечно, — фыркнул Кен.

— Думаете, мне этого хотелось? — проворчал я. Для получения лишних баллов участники программы действительно должны были отчитываться каждые два месяца, и за это я ухватился. — Думаете, весело писать каждую неделю по письму, а потом еще и отчет о нем? Стал бы я это делать добровольно?

Они уловили суть, и, хотя Мисси, Кен, Шарлотт и еще кое-кто продолжали надо мной измываться, все остальные купились на мои объяснения. И не только. Известие о моем участии сломало лед. Мальчишки стали записываться в программу ради лишних баллов. Они ныли и жаловались, но записывались, а я размышлял, притворяются они или втайне наслаждаются перепиской так же, как я.

Может быть, мисс Накамото правильно поступила, обнародовав фамилии участников.

У Роберта и Эдсона вскоре тоже появились друзья по переписке. По идее это должно было сблизить нас, но почему-то не сблизило. Нет, мы остались друзьями — и продолжали дружить все школьные годы до самого выпуска, — но я никогда больше не откровенничал с ними так, как раньше. Все мы делали вид, что участвуем в программе не по доброй воле, а по необходимости. Я не сказал им, что переписка стала одним из важнейших событий моей жизни, что я постоянно о ней думаю, что радостное предвкушение субботней почты поддерживает меня в нескончаемые школьные дни. К этой грани своей жизни я их не допускал. И насколько я знаю, они тоже лгали мне, преуменьшая собственный интерес, что, во всяком случае, по моему представлению, и отдалило нас друг от друга.