Дмитрий Сафонов - Башня

Нет, он не забыл. Он с детства боялся высоты, но сейчас неотвратимость развязки пугала его гораздо больше, чем само падение и гибель. Гораздо больше. И он ничего не мог сделать.

Бекетов зарычал и забил ногами, точно выныривая. Он не хотел больше, не хотел больше, не хотел… проваливаться.

Брюки были стянуты до середины бедер. Мысль снять их манила по-прежнему. Но гораздо легче оказалось натянуть их снова и попытаться встать.

Он застегнул пуговицу и с трудом поднялся, одной рукой опираясь на унитаз, а другой – на бельевую корзину.

Ему почудилось, что из корзины он слышит запах гари, но, не в состоянии провести грань между действительностью и сном, не мог определить, был ли запах на самом деле или только частью его сна.

Покачиваясь, он вышел из ванной комнаты. Ему нечего было там делать. Ванная комната, этот кусок его удобного обустроенного мирка, отвалилась от него. Все разваливалось прямо на глазах, трещало и ползло по швам.

Мир постепенно суживался до размеров его воспаленного и с трудом работающего мозга, где клубился ядовитыми парами его ужасный сон. Сон оказался сильнее известного автора детективов пятидесяти четырех лет, думавшего, что воздвиг вокруг себя прочную стену…

Перебирая руками, он шел по стенке. Еще раз наткнувшись на сигареты и не найдя зажигалку, отправился на кухню, включил электроплиту и, когда она нагрелась, прикурил от вишневого раскаленного диска. Жар опалил лицо и волосы. Бекетов испытал нечто вроде благодарности: ноющая боль в обожженной коже отвлекала от мыслей о сне.

Он не заметил, куда бросил очередной окурок, как и легкого сизого дымка, пробивающегося из-под двери ванной комнаты.

«Пытайся!» Вот что сейчас было самым главным.

Нет. Не только сейчас. Всегда.

Пытайся, черт тебя подери! Ведь ты же человек! Даже если бестолковая лягушка смогла взбить лапками из сливок кусочек масла и, оттолкнувшись от него, выбраться из кувшина, значит, ты тем более должен.

– Ты же человек! – всхлипывая и морщась от едкого дыма, произнес Петухов. Где-то здесь, рядом, в темноте лежал труп Ковалева, но, как ни странно, управляющий не чувствовал страха; наоборот, ему казалось, что полковник лежит и ухмыляется, глядя на него единственным глазом: «Ну что, парень? Сможешь? Это немножко посложнее, чем шашки. Но ведь тебе никто не обещал, что жизнь окажется простой штукой. Пытайся!»

Он знал, что ему делать. Петухов нашел рацию и повесил на ручку двери. К счастью, аккумуляторы были в порядке.

Он несколько раз бестолково нажал на кнопки и увидел, что дисплей рации засветился в темноте бледно-зеленым светом.

Этого света вполне хватало для того, чтобы попробовать прицелиться. Именно попробовать, потому что никогда раньше Петухов не держал в руках оружия, если не считать недельных военных сборов после института, когда он дважды стрелял из автомата Калашникова. Но тогда он особенно не прицеливался (да, честно говоря, толком и не знал, как это делается, – просто торопился выпустить положенные ему выстрелы в белый свет), но сейчас… Сейчас он должен ПОПАСТЬ.

Пытайся! Ради того, чтобы выбраться отсюда, вернуться домой… Нет, это потом. А пока важнее пройти в оружейку. Может быть…

У него оставалась слабая надежда, что автономная цепь, питающая оружейку, еще не вышла из строя, и одна из магнитных карточек – его или полковника – сможет открыть бронированные двери.

Тогда он войдет, включит сервер (опять же, если получится… слишком много всяких «если»…), введет личный код доступа и постарается обесточить цепь, питающую электронные замки. Если это не поможет, тогда он введет секретную команду, и сервер, мигнув на прощание зелеными глазками светодиодов, отключится. Все в Башне встанет и замрет. Замрут насосы, гигантские вентиляторы, лифты опустятся на первый этаж, а все двери в здании…

О, это было бы лучше всего – если бы они открылись.

Эта команда, предусмотренная разработчиками как аварийный стоп-кран, должна была полностью обездвижить и умертвить Башню. И тогда люди полезут изо всех щелей, как черви из прогнившей туши.

«Господи, да как угодно! Лишь бы они вышли!»

Ради этого стоило пытаться.

Он снова подошел к рации и стал бесцельно нажимать кнопки. Дисплей, уже успевший погаснуть, вновь озарился бледным свечением.

Петухов отступил на два шага. Он уперся пяткой в мягкое тело Ковалева. Именно здесь стоял полковник, когда дурацкая пуля дала рикошет и на излете вошла в мягкую ткань глаза. Конечно, энергия у нее была уже не та…

«Иначе бы он умер сразу. Не мучился».

Да, все так. Интересно, а ему повезет? И что в таком случае считать везением? Что рикошета не случится или что он умрет сразу?

«Брось, – прозвучал в голове голос полковника. – Снаряд не попадает дважды в одну и ту же воронку».

– Может быть, и так. А пуля? Две разных пули – в два разных глаза?

Он постоял, словно прислушивался к ответу. Ковалев молчал.

Управляющий вздохнул и подумал, что… Он еще не успел ничего подумать, когда в голове снова возник голос. И звучал он именно как голос полковника – спокойный и слегка ехидный.

«А разве есть выход? И потом – успокойся. Не обязательно – в глаз. Девятиграммовый кусок свинца в латунной оболочке может отрубить палец… Может раскрошить грудину… Может залезть в живот… Мир полон многообразия, парень».

– Это уж точно…

«Но не стоит ему поддаваться. Будь все время твердым. ОДИНАКОВО твердым».

– Дельный совет…

Пока он стоял, не в силах решиться сделать выстрел, дисплей снова погас. Петухов повторил свою процедуру – снова нажал на кнопки.

Он отступил на два шага и внезапно почувствовал такую оглушающую злость, что едва устоял на ногах.

– Да в рот тебя, гребаная сука! – наверное, так легче было решиться. Не зря же безусые лейтенанты поднимали бойцов в атаку криками: «За Родину! За Сталина!» – а в ответ им летело столько изощренного мата, что юнцы краснели и сбивались с шага.

Старым щетинистым мужикам не хотелось умирать за Сталина и абстрактную Родину. Каждый думал о любимой жене с потными подмышками и о том, что она делает в эту секунду, когда он бросает свое заряженное фронтовой водочной стограммовкой тело в последний путь.

Два шага… Три… Десять… Пулеметная очередь, взрыв мины, сизые дымящиеся кишки на колючей проволоке…

Сейчас он понимал это особенно четко – о чем думает человек, когда Смерть стоит рядом и потирает руки. Только о СВОЕМ и о том, как глупо эта жизнь заканчивается.

Но ведь когда-то она должна закончиться. Так почему бы не сделать это осмысленно и красиво?

Он нащупал в кармане магнитную карточку. Отложил в сторону пистолет и пошарил по карманам Ковалева. Петухов знал, что если ему удастся вышибить дверь, то больше в помещение центрального пульта он не вернется. От порога будет только один путь – вперед, в оружейку.