Дмитрий Сафонов - Башня

– Залезай, сынок! Я поддержу!

– Мам…

– Давай!

Она встряхнула Валерика и подхватила под мышки.

– Нащупай поручни! – Правой рукой Марина обхватила кроссовки сына и поставила на поручень. – Ну? Стоишь?

– Да.

– Все нормально. Сейчас я… – Она быстро пригнулась и усадила сына себе на плечи.

– Мам, ты выдержишь? – озабоченно спросил Валерик.

Марина улыбнулась.

– Конечно, выдержу. Я все выдержу… Она услышала, как хлопают по потолку ладошки, пытаясь найти люк.

– Мам, где он?

– Не знаю. Где-то там, под лампами. Отрывай все и бросай на пол.

В темноте послышалось его натужное сопение… Затем хруст…

– Мам, это ведь может упасть на тебя.

– Не волнуйся, я закрыла глаза. Бросай, не бойся.

На пол кабины упала пластиковая панель, закрывавшая светильники, потом раздался мелодичный звон стекла: Валерик выдернул из плафонов лампы.

– Ну, что там? – спросила Марина.

– Что-то чувствую…

– Что?

Валерик приподнялся на ее плечах; Марина покачнулась, но старалась не двигаться с места.

– Нашел, мам! Там какой-то люк!

– Ну конечно. Я тебе про него и говорила.

На мгновение радость… и гордость охватили ее. Они смогли. Они сделали это!

Марина почувствовала, как ноги сына давят ей на плечи, и сейчас самым главным было устоять. Выдержать.

– Ну что?

– Он не открывается! – голос сына звучал обиженно. Валерик, уже было поверивший в их счастливое избавление, опускал руки. – Я не могу!

– Попробуй еще, сынок!

– Я НЕ МОГУ!!

Марина поставила его ногу на поручень.

– Ну ладно, ладно… Слезай. Мы что-нибудь еще придумаем…

Она нагнулась, упираясь руками в пол. Валерик слез. Он плакал.

– Мам, я не могу!

Марина обняла сына.

– Ничего… – Она целовала его и чувствовала на губах соленый привкус от его слез. – Мы выберемся, обязательно выберемся. Надо только… немного подождать. Придут спасатели и нас спасут…

Она сама не верила в то, что говорила, но изо всех сил старалась думать, что верит, иначе… иначе дрожь в голосе выдала бы ее.

Она обхватила голову сына, прижала ее к груди и стала медленно раскачиваться из стороны в сторону, как делала это когда-то: когда Валерику было восемь лет и у него болели уши.

Она даже напевала какую-то песенку – без слов, просто мелодию. «Спасатели… Если бы они могли прийти, то давно уже были бы здесь…»

Это слово – спасатель – прочно ассоциировалось у Марины с краснолицым второгодником, но ведь он наверняка сейчас в своем Серпухове… Может быть, ест мороженое… И даже не знает, что здесь происходит.

«О Господи! Ну неужели так все плохо? За что?»

Она думала только о том, что рядом с ней ее сын. Они вместе. И хорошо, что они вместе. Ведь все могло случиться по-другому, не успей она запрыгнуть в лифт.

Марина представила себя мечущейся по площадке рядом с застывшей между этажами кабиной, и вздрогнула. «Нет, все могло бы быть еще ужаснее, чем сейчас. Гораздо…»

Она почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы, и удивилась: «Разве не хватит слез на сегодня? Разве у меня еще остался запас слез?»

Звук, такой неожиданный и такой желанный, заставил ее вздрогнуть и насторожиться. Звонок.

В темноте она даже увидела свечение дисплея, пробивавшееся сквозь ткань Валерикова рюкзачка. Звонки продолжались и продолжались, и она, срывая ногти, принялась торопливо развязывать шнурки на рюкзачке.

– Ты взял с собой телефон? – воскликнула Марина.

Валерик прекратил всхлипывать и сказал как нечто само собой разумеющееся:

– Конечно… Ты же мне всегда говорила – бери телефон с собой!

– Ну почему ты не сказал об этом раньше? – Эти проклятые шнурки были очень скользкими, пальцы дергали завязки и срывались, но Марина нащупывала и дергала их снова.

– Ты же не спрашивала…

– Да… – Ей удалось развязать узлы; Марина запустила руку в рюкзачок и нашла маленький аппарат.

Марина выдернула его из рюкзачка, и в этот момент звонки прекратились.

Она застонала от отчаяния, но продолжала искать нужные кнопки. Наконец на дисплее высветилось: «неотвеченный вызов».

– От кого? Кто звонил?

На дисплее возникло слово: «Мама».

– Мама?

На секунду она подумала, что звонила ее мама, но… В памяти Валерикова телефона ее мама была записана, как «Бабушка».

А мама – это… она.

– Мама? – переспросила Марина и всхлипнула. – Мама?!

Кстин сидел, прижавшись лицом к стеклу. Он не мог отвести глаз от пугающего и величественного зрелища: Башня, до половины окутанная серо-черными, словно грозовые облака, клубами пыли.

Это выглядело, как если бы кто-то варил Башню в гигантском бурлящем котле.

К этому чувству – благоговейному страху – примешивался и профессиональный интерес. Конечно, никогда раньше он не видел ничего подобного, вот разве что по телевизору 11-го сентября, когда обрушились башни Всемирного торгового центра в Нью-Йорке.

Как профессионал, он понимал, что в нынешней ситуации спасти кого-нибудь будет крайне сложно – если вообще возможно.

Он оценивал их шансы – его собственные и пилота – как мизерные. Настолько ничтожные, что не стоило принимать их в расчет… Но их надо было попытаться использовать до конца.

Внезапно он почувствовал живейший интерес к этому человеку, который сидел за рычагами управления геликоптера: «Интересно, отдает ли он себе отчет в том, на ЧТО он идет? ЧТО ему грозит?»

В принципе, со стороны было все просто. Кроме смерти, ничего больше не грозило. Но ведь…

Смерть – это вовсе не безликое понятие; она изобретательна и индивидуальна, как сама жизнь. И – это звучало немного кощунственно – она может быть прекрасной. Она ДОЛЖНА быть прекрасной; подводить всему итог, являться убедительной точкой в конце красивой фразы.

Он снова вспомнил слова отца. В последнее время он их часто вспоминал.

Кстин считал, что с батей ему крупно повезло. Батя не поучал, не настаивал и не изрекал, но батя спрашивал так, что мурашки бежали по коже.

За две недели до его смерти Кстин гулял с ним в последний раз по двору больницы. Отец был худой и высохший, как палка, ноги не слушались его и заплетались. Кстин держал отца под руку; они отошли подальше от шестого корпуса, где отец провел последний месяц; батя выкашлял очередную порцию разлагающейся внутри него опухоли и, воровато оглядевшись, спросил:

– Принес?

Кстин вздохнул и пожал плечами.

– Принес. – Он достал пачку «Примы», прикурил сигарету и сунул в желтые сморщенные губы отца. – На… Хотя ты знаешь, что скажет на это врач…

Отец с наслаждением затянулся, снова закашлялся, а потом… Он достал ту самую книжку карманного формата в синем дерматиновом переплете – Библию. Глаза его вновь азартно заблестели.