Майкл Роботэм - Подозреваемый

Опираясь на забор, я пытаюсь встать. Правая нога подгибается, и я падаю на колени. Кровь теплой струйкой течет по шее.

Я бреду на главную дорогу, но транспорта нет. Оглядываюсь через плечо, опасаясь, что они вернутся. Пройдя полмили по дороге, я натыкаюсь на таксомоторное агентство кебов с решетками на дверях и окнах. Внутри помещение пропитано сигаретным дымом и запахом дешевой еды.

– Что с вами случилось? – спрашивает толстяк за решеткой.

В окне я вижу свое отражение. На ухе недостает мочки, воротник рубашки пропитан кровью.

– Меня ограбили.

– Кто?

– Дети.

Я открываю кошелек. Деньги на месте… все.

Толстяк закатывает глаза и больше не обращает на меня внимания. Я просто пьяный, ввязавшийся в драку. Он звонит, чтобы прислали машину, и заставляет меня подождать снаружи на тротуаре. Я нервно оглядываю улицу, выискивая База.

Сувенир! Милые друзья у Бобби. Почему они не взяли деньги? Какова была их цель? Или это было предупреждение? Ливерпуль – достаточно большой город, чтобы в нем потеряться, и достаточно маленький, чтобы тебя заметили, особенно если начинаешь задавать вопросы.

Тяжело опустившись на заднее сиденье 626-й «мазды», я закрываю глаза и пытаюсь унять сердцебиение. Между лопатками стынет пот, шея немеет.

Кеб довозит меня до больницы университета, где я целый час жду, чтобы мне сделали шесть стежков на ухе. Вытирая полотенцем кровь с моего лица, интерн спрашивает, сообщил ли я в полицию. Я отвечаю утвердительно. Не хочу, чтобы Руиз знал, где я нахожусь.

Позже, получив дозу парацетамола, чтобы заглушить боль, я иду по городу до Пир-хед. Последний паром прибывает из Беркенхеда. Воздух вибрирует от работы мотора. Свет течет на меня красно-желтой дрожащей пеленой. Я смотрю на воду, и мне видятся темные фигуры. Тела. Я вглядываюсь, и они исчезают. Почему мне везде мерещатся тела?

Ребенком я иногда плавал на лодке по Темзе с сестрами. Однажды я нашел мешок с пятью мертвыми котятами. Патриция все говорила мне, чтобы я бросил мешок, кричала на меня. Ребекка хотела заглянуть внутрь. Она, как и я, не видела прежде ничего мертвого, кроме жучков и ящериц.

Я опрокинул мешок, и котята вывалились на траву. Их мокрая шерсть стояла дыбом. Я испытывал одновременно отвращение и восторг. У них была мягкая шерсть и теплая кровь. Они не слишком отличались от меня.

Позже, будучи подростком, я воображал, что не доживу до тридцати. Это был разгар холодной войны, когда мир стоял на краю пропасти, ожидая, придет ли в голову какому-нибудь безумцу в Белом доме или Кремле вопрос: «Интересно, а для чего нужна эта кнопка?»

С тех пор часы моей жизни то убыстрялись, то замедлялись. Брак с Джулианой вызвал во мне прилив оптимизма, а рождение Чарли усилило его. Я даже стал ждать почтенной старости, когда мы заменим наши рюкзаки сумками на колесиках, примемся играть с внуками, надоедая им ностальгическими рассказами, заведем эксцентричные привычки…

Теперь будущее станет другим. Вместо яркой жизни, полной открытий, я вижу нечто дрожащее, запинающееся, слюнявое в инвалидной коляске. «Нам обязательно идти навещать отца сегодня? – спросит Чарли. – Он и не поймет, если мы не придем».

От порыва пронизывающего ветра мои зубы стучат, и я отхожу от ограды. Иду от причала, больше не боясь потеряться. В то же время я чувствую себя уязвимым. Незащищенным.

В гостинице «Альбион» секретарша вяжет и шевелит губами, считая петли. Приглушенный смех доносится откуда-то снизу. Она не обращает на меня внимания, пока не заканчивает ряд. Потом протягивает мне записку. На ней имя и номер телефона учительницы, которая учила Бобби в школе Сент-Мери. Утро наступит уже скоро.

Ступеньки кажутся выше, чем раньше. Я устал и пьян. Я хочу упасть и уснуть.

Я пробуждаюсь внезапно, тяжело дыша. Рука скользит по простыне в поисках Джулианы. Жена обычно просыпается, когда я кричу во сне. Кладет руку мне на грудь и шепчет, что все будет хорошо.

Глубоко дыша, я жду, когда сердце станет биться медленнее, а затем выбираюсь из постели и иду на цыпочках к окну. Улица пуста, если не считать фургончика, развозящего утреннюю прессу. Я осторожно прикасаюсь к уху и чувствую грубые стежки.

На моей подушке кровь.

Дверь открывается. Без стука. Без шума. Я уверен, что запирал ее. Появляется рука: длинные пальцы, красный лак на ногтях. Потом лицо с вульгарным макияжем. Женщина очень худа, у нее коротко стриженные светлые волосы и бледная кожа.

– Ш-ш-ш!

За спиной у нее кто-то хихикает.

– Черт побери, ты затихнешь или нет?

Она нащупывает выключатель. Моя фигура вырисовывается на фоне окна.

– Номер занят.

Ее глаза встречаются с моими, и она в ужасе бормочет ругательство. За ней стоит растрепанный мужчина в плохо сидящем костюме и держит руку под ее блузкой.

– Вы меня до смерти напугали, – говорит она, отталкивая его руку. Он снова хватает ее за грудь с пьяным упорством.

– Как вы вошли?

Она закатывает глаза, извиняясь:

– Ошиблась.

– Дверь была заперта.

Незнакомка качает головой. Ее приятель выглядывает из-за ее плеча.

– Что он делает в нашей комнате?

– Это его комната, ты, идиот. – Она бьет его по груди серебристой сумочкой и начинает выталкивать вон. Закрывая дверь, поворачивается и улыбается.

– Не составить ли вам компанию? Я могу сплавить этого парня.

Она так худа, что я вижу под ее грудями проступающие ребра.

– Нет, спасибо.

Она пожимает плечами и подтягивает колготки под мини-юбкой. Дверь закрывается, и я слышу, как они крадутся по коридору и поднимаются выше.

На мгновение я чувствую гнев. Неужели я забыл запереть дверь? Я был пьян, может, слегка контужен.

Начало седьмого. Джулиана и Чарли еще спят. Я вытаскиваю мобильный и, включив его, гляжу на светящийся в темноте экран. Сообщений нет. Это мое наказание – засыпая и просыпаясь, мучиться мыслями о жене и дочери.

Сидя на подоконнике, я наблюдаю за тем, как светлеет небо. Голуби взмывают и кружат над крышами. Они напоминают мне о Варанаси в Индии, где грифы летают над погребальными кострами, ожидая, когда обгоревшие останки опустят в Ганг. Варанаси – унылый трущобный городишко с покосившимися зданиями и косоглазыми детьми, где нет ничего прекрасного, кроме ярких сари и покачивающихся женских бедер. Он отталкивал и прельщал меня. Так же как Ливерпуль.

Я жду до семи и звоню Джулиане. Отвечает мужской голос. Сначала я думаю, что ошибся номером, но потом узнаю Джока.

– А я как раз о тебе думал, – гремит он. На заднем плане слышно, как Чарли спрашивает:

– Это папа? Можно с ним поговорить? Пожалуйста!

Джок прикрывает трубку рукой, но я все равно слышу его. Он велит ей позвать Джулиану. Она протестует, но подчиняется.