Андреас Эшбах - Один триллион долларов

Под фотографиями мотогонщиков и под развешанными по стенам ободьями колес, лавровыми венками и вымпелами «Формулы-1» они пили крепкий кофе и ели круассаны с ветчиной. Джон достал из кармана немного немецких денег, которые они наменяли в Мюнхене, и изучал купюры и монеты.

– А кто, собственно, такая Клара Шуман? – пробормотал он, повертев купюру и глянув на пианино, изображенное на другой стороне. – Что-то, связанное с музыкой? – Это были тщательно сделанные купюры, с водяными знаками, вплетенными блестящими нитями, и выпуклой печатью. Никакого сравнения с долларами. Которые, тем не менее, выглядели более впечатляюще, как ему казалось.

Между тем он уже привык к тому, что никто не обращает на него внимания. В принципе, его это радовало. И действительно, за всю поездку никто с ним не заговорил; ни разу никому не бросилось в глаза его сходство с этим Джоном Фонтанелли. Единственное, что его угнетало, была мысль, что Марко и остальные будут беспокоиться за него, мягко говоря, – наверняка они уже кровавым потом обливаются. Это было нечестно по отношению к ним – просто удрать без предупреждения.

– И что здесь есть посмотреть? – спросил он. – Какой-нибудь музей?

– Кое-что получше, – сказала Урсула, вытирая пальцы о крошечную салфетку. – Фуггерия.

Они прошли по кривым переулочкам, вышли на другую просторную улицу, миновали турецкую закусочную, еще раз свернули в переулок и очутились перед целым фронтом домов бледно-желтого цвета, каждый с двумя рядами окон и островерхой двускатной крышей, предполагавшей внутри себя еще один невысокий чердачный этаж. На арке ворот, выкрашенных в косую голубую и кремовую полоску, была высечена надпись по-латыни: MDXIX. IACOB FVGGERI AVGVST GERMANI. Узкая калитка в воротах стояла открытой, и они ступили в другой мир.

Тут из-за туч выглянуло солнце и залило широкий переулок и дома осенним золотым светом. Джону почудилось, что он снова переместился в Италию, таким средиземноморским показался ему поселок, в который они вошли.

– И где же Фуггерия? – спросил он.

Урсула сделала широкий жест рукой:

– Как раз в нее мы и вошли. Это и есть Фуггерия, старейший в мире социальный поселок.

– Социальный поселок? – Джон разглядывал простые, но изящно выстроенные дома, уютно увитые плющом стены, тут и там стоящие в нишах фигуры святых. Он вспомнил о том пользующемся дурной славой квартале Нью-Йорка, который сооружался как социальный поселок: выбитые окна, измаранные краской стены и опрокинутые мусорные баки.

– Удивительно. Фуггерия? Это, как я понимаю, построено Фуггером?

– Якобом Фуггером Богатым собственной персоной. В 1511 году он почувствовал себя обязанным выступить в качестве мецената, а поскольку он мало ценил искусство и не мог поддерживать его, как это делали Медичи и Гримальди, он вместо этого соорудил этот городок. Без всяких сомнений, гениальная идея, поскольку Фуггерия и по сей день приносит ему большую славу, чем было бы оправдано ввиду его деяний.

Джон кивнул. Все это и в самом деле имело такой уютный вид, что он уже был очарован своим предполагаемым предком.

– И кто живет здесь теперь? – спросил Джон. Хотя в каждом окне были видны гардины и горшки с цветами, весь переулок был погружен в тишину. Лишь одна скрюченная старушка в черном с трудом продвигалась с палочкой, неся в другой руке сетку с покупками.

– Фуггерия была основана как жилой поселок для безвинно попавших в беду граждан Аугсбурга католического вероисповедания. Если я не ошибаюсь, здесь всего сто шесть квартир, в основном трехкомнатные и по тогдашним временам исключительно комфортабельные. Весь поселок обнесен стеной и закрыт, маленькой городок в городе, – объяснила Урсула. – Ворота на ночь запираются, даже в наши дни.

– Когда, говоришь, он был построен?

– Между 1514 и 1523 годами. Это значит, что к тому времени, когда Джакомо Фонтанелли вошел с ним в контакт, в 1521 году, он имел дело с Якобом Фуггером, который уже несколько лет был озабочен тем, что станет с его состоянием после его смерти и в далеком будущем.

– Хм-м, – с сомнением покачал головой Джон. – Или подводил итоги своей жизни, спрашивал себя, для чего все это было. И тут вдруг возникает сын, о котором он доселе не подозревал, и просит помочь ему исполнить его видение. Это должно было явиться для него как Божья воля.

Урсула Фален отрицательно покачала головой.

– Я сомневаюсь, что Якоб Фуггер так думал, – сказала она и отвела со лба упавшие прядки. Она кивнула в другую сторону переулка: – Идем, я покажу тебе, почему я так считаю.

В конце переулка в череде домов стояла небольшая церковь, высокое помещение с великолепным алтарем и несколькими скамьями. В маленькой витрине перед входом в качестве информации для прихожан был вывешен текст, гласивший, что это церковь святого Маркуса и предназначена она для жителей Фуггерии – для ежедневной молитвы во спасение души основателей Георга, Ульриха и Якоба Фуггеров.

– Понятно? – спросила Урсула, переведя ему содержание четко отпечатанного листка. – Каждый житель Фуггерии с тех пор обязан исполнять две вещи. Во-первых, вносить годовую плату за квартиру в размере одного гульдена. Это и в те времена был скорее символический взнос, а сегодня они платят одну марку семьдесят два пфеннига, просто смехотворная сумма, на которую не купишь и буханки хлеба. Во-вторых – и это как раз то, что я хотела тебе показать, – каждый житель Фуггерии обязан ежедневно молиться за души основателей. Это договорное обязательство, и оно отнюдь не шуточное. В грамоте фонда строго определены вид и состав молитвы: Отче наш, молитва Богородице, Символ веры, Слава Отцу и Сыну и Святому духу. И церковь построена специально для этой цели.

Джон задумчиво разглядывал узкие церковные окна и пытался понять, что могло побудить Якоба Фуггера к такому предписанию.

– Много, однако ж, ходатайств за его душу было произнесено за пятьсот-то лет, а?

– Еще бы. Сомневаюсь, чтобы за чью-нибудь душу молились больше, чем за Якоба Фуггера и его братьев.

Джон был подавлен этим представлением.

– Странно, да? Что же такого он натворил, что ему потребовалось столько молитв за спасение его души?

– Не думаю, что им двигало это, – сказала Урсула. – Скорее всего, он и в религиозных вопросах мыслил как купец. Если одна молитва за тебя – хорошо, то много – лучше. И он нашел путь – и при жизни, и в смерти – получить того, что хотел, больше, чем любой другой. Якоб Фуггер хотел и на небе быть богатым человеком, все очень просто.

К вечеру этого трудного дня у Джона появилось чувство, что Фуггеры и до сих пор вездесущи в Аугсбурге. Они поднимались на башню, обходили исторические переулки и фрагменты городских стен, были в Золотом Зале ратуши, где в смежном помещении была устроена выставка, информирующая о невероятных размерах экономической империи, которую Фуггеры выстроили по всему миру, вплоть до только что открытой тогда Южной Америки. Они осмотрели бывший центральный штаб концерна, те самые дома Фуггера на Максимилиан-штрассе, мимо которых они уже проходили утром и вблизи которых завтракали. Теперь в них размещались Банк Фуггеров и роскошный отель, войти в который Джону показалось рискованным; переночевали они в другом, более скромном отеле, где никому не нужно было показывать паспорт и где они могли записать себя как Джон и Урсула Фален.