Иори Фудзивара - Тьма на ладони

– Да мы тут документы на недвижимость проверяли, – улыбнулся ей Майк. – В девяностом году это здание приобрела фирма «Ёсинага». В ипотечный кредит с пометкой «Тиоэфу». Как и сказал наш дядя – за десять с половиной миллиардов. Но уже через три года старую сумму кредита перечеркнули, а под ней вписали новую. С той же самой пометкой – «Тиоэфу». И здание стало стоить уже тринадцать миллиардов. [34] Около 118 млн долларов США. И это в девяносто третьем, когда все цены на недвижимость обвалились, как в пропасть!

– Но что это значит?

– Вот об этом я и хотел спросить у Майка, – вздохнул я. – Ей-богу, в этой исправленной сумме какой-то подвох…

– Ну, еще бы! – поддакнул Майк. – Если это не подвох, то что вообще такое подвох? Заметим, что и дефолт, и обвал цен начались примерно тогда же!

– Так, и что же получается?

– А то и получается, что дело пахнет криминалом. Два с половиной миллиарда иен [35] Около 23 млн долларов США. ниоткуда возникли!

– М-да… – пробормотал я, и тут зазвонил телефон.

Односложно отвечая, Майк принялся торопливо записывать что-то на бумажку. Наконец он поблагодарил собеседника и выключил трубку.

– Ну что, нашелся один! Мужик, который у этого Ёды был «эдвайзером»… Как это по-здешнему – завкафедрой, да? Тед Элмс. С отцом, похоже, на короткой ноге. Говорит, что, пока не спит, будет ждать звонка. Сам поговоришь?

– Да ты что? Я по-английски ни в зуб ногой!

Охара протянула руку:

– Ну, давайте поговорю! Все-таки я получше Майка в ситуации разбираюсь…

У меня отвисла челюсть. До сих пор я ни разу не слышал, чтобы Охара разговаривала по-английски.

Заглядывая в бумажку, она как ни в чем не бывало набрала номер, выждала несколько секунд – и затараторила на таком английском, что я чуть не свалился с табурета.

Глядя на меня, Майк покатился со смеху.

– Если будет сдавать на «Тоэйк», [36] TOEIC (Test of English for International Communication) – международный экзамен по английскому языку для иностранцев. баллов восемьсот пятьдесят отхватит, не напрягаясь!

– «Тоэйк»? А сколько там максимум?

– Девятьсот девяносто. Но для учебы и работы в Штатах достаточно семисот.

Болтая по телефону, Охара то и дело смеялась. Похоже, нашла с собеседником общий язык. Вплоть до шуток. Предоставив дело ей, я попросил еще пива.

– Послушай, Майк!

– Да?

– Должен признать, что ты ужасно симпатичный молодой человек. Аж страшно делается.

– Сейчас от скромности помру… Но, если честно, я такой далеко не со всеми.

– Но с нами ты возишься, как наседка с цыплятами. С чего бы, а?

– Да как тебе сказать… По-моему, мы с тобой одного племени.

– Одного племени?

– Ну да. Я от здешнего народу по цвету отличаюсь. Вот и ты такой же. Я, конечно, не о цвете кожи говорю. Ты внутри по цвету другой.

Он налил еще пива и мне, и себе. Охара продолжала трещать по-английски, как заправский радио-диджей.

– Кажется, заканчивают, – наконец сказал Майк.

Охара отключила трубку. Первым делом я, конечно, поинтересовался, откуда у нее такой отменный английский.

– Ходила на курсы, – скромно ответила она, и я подумал, что директор этих курсов может смело плакать от счастья.

Охара перешла к делу.

– Этот профессор Элмс – очень приветливый старичок, – сообщила она. – И веселый к тому же. Очень подробно мне все рассказал. «Эдвайзером» у Ёды он проработал с девяносто первого года по девяносто третий. На мой вопрос, что этот Ёда за человек, он ответил так: «Ну, достаточно талантливый, достаточно веселый… С окружающими ладил достаточно неплохо… Ни заклятых врагов, ни ярых поклонников не имел…» Еще немного помялся да и закончил: «В общем, человек достаточно приличный». А когда я спросила, что бы он сказал, если бы Ёда стал большим японским политиком, он ужасно развеселился. «Надеюсь, уже от одного присутствия в японской политике достаточно приличных людей ее самочувствие заметно улучшится». Ну, то есть профессор считает, что японской политикой занимаются недостаточно приличные люди…

– Полностью согласен с господином профессором.

– Но по-настоящему сильное впечатление Ёда произвел на него только однажды.

– Когда же?

– В девяносто втором году, когда в Луизиане застрелили японского студента. Помните, громкое дело было? Парнишка решил попугать друзей на Хэллоуин, но перепутал дом, и хозяин застрелил его из винтовки. Семья погибшего только через два года добилась, чтобы убийцу посадили. А поначалу суд признал его невиновным… Так вот. Сразу после этого и по Си-эн-эн, и по спутниковому телевидению японцы на чем свет стоит ругали американский закон, из-за которого у обычных граждан скопилось столько оружия. И только Ёда в своих передачах держался очень спокойно, будто ничего ужасного не произошло. Профессор Элмс вообще хорошо разбирается в японских реалиях. И поэтому страшно удивился, когда Ёда в одном из выступлений вдруг заявил, что в детстве сам не раз забавлялся стрельбой из пистолета…

– Хм-м? – промычал я, протягивая к ней руку. – Одолжи-ка мне трубочку!

– Куда это вы звонить собрались?

– Наконец-то захотел пообщаться с профессором Ёдой.

– С чего это вдруг?

– Гиперсуперновость. Похоже, процент якудзы в наших рядах несколько выше, чем я думал. Это тебе не пять процентов, как в пиве. Здесь уже, скорее, русской водкой попахивает…

Глядя на распечатку с резюме профессора Ёды, я набрал телефонный номер его кафедры. «Секундочку, – ответили в трубке. – Соединяем с его кабинетом». Наверное, не застану, подумал я – и ошибся. «Сэнсэй!» – позвал его какой-то молодой голос. Серьезная, видать, субординация в этом университете Эдо.

Наконец сам сэнсэй подошел к телефону.

– Ёда слушает!

Я представился. При слове «Тайкэй» он сразу же вспомнил, кто я.

– А! Так это вы звонили насчет кончины президента Исидзаки?

– Совершенно верно, – ответил я. – Уж извините, что побеспокоил.

– Ничего страшного… Чем обязан на этот раз?

– Я по поводу одного нелепого слуха.

– Слуха? Какого же?

– Говорят, вашу кандидатуру выдвигают на выборы в Палату советников…

В трубке весело рассмеялись:

– Интересно! Кто же распространяет такую чушь? Вот недавно и газетчики то же самое спрашивали… Чего только не выдумают эти репортеры!

– Но я это услышал от знакомого.

– Вот как? И что это за знакомый?

– Этого я сказать не могу.

Он выдержал небольшую паузу, потом спросил:

– Ну, хорошо. Если вы считаете подобные, э-э… фантазии правдой, чего именно вы от меня хотите?

– Видите ли, сэнсэй, я ваш давний поклонник. Подумал – может, я мог бы вам чем-нибудь пригодиться? Вот и наш президент, пока жив был, очень вас уважал…

– Вы очень любезны. Но я занимаюсь академической деятельностью. И лезть в политику ни малейшего желания не испытываю.