Дэвид Хьюсон - Вилла загадок

– Сколько ей лет? – спросил Фальконе.

– В декабре исполнилось шестнадцать.

– А вам?

Тереза гневно на него посмотрела. Фальконе всегда вел себя с женщинами чересчур прямолинейно, что почти граничило с грубостью.

– Мне тридцать три, инспектор, – спокойно ответила Миранда. – Уверена, вы уже все подсчитали. Я забеременела, когда училась в школе. Ее отец был полным ничтожеством, он бросил нас еще до ее рождения. – Аристократический выговор плохо сочетался с ее затрапезным видом. Она явно была богата. Одна такая квартира должна была обойтись ей недешево. – Разве это важно? – спросила она. – Вопросы меня не смущают, но мне хотелось бы знать, зачем они.

– Когда пропадает подросток, может быть важно абсолютно все, – пояснил Коста.

Отвернувшись от Фальконе, Миранда посмотрела в окно на проезжающие мимо машины.

– Если она действительно пропала. Возможно, я все преувеличиваю. Сюзи в любой момент может войти в дверь, и как я тогда буду выглядеть?

Она наблюдала за их реакцией с фальшивой уверенностью, смешанной со страхом, и Коста никак не мог избавиться от мысли, правильно ли он поступил.

– Может, вы все-таки объясните мне, почему отнеслись к этому столь серьезно?

Фальконе проигнорировал ее вопрос.

– Татуировка. Расскажите нам о ней.

– Ну что тут сказать? – Она непонимающе пожала плечами. – Я заметила, что Сюзи все время прикрывает плечи. А вчера она сама объявила об этом. Ее парень предложил это сделать. И даже сказал, как она должна выглядеть, и отвел в какой-то дурацкий тату-салон. И заплатил за работу – вы можете себе это представить?

– А у него есть имя? – поинтересовался Коста. – Она не говорила, где он живет?

Она покачала головой.

– Очевидно, Сюзи не была готова нас познакомить. Пока не готова.

– Почему? Она называла причину?

– Она еще ребенок. Моложе даже своих лет. Все еще на той стадии, когда стесняются родителей. А что мне было делать? Она же не проводила с ним ночи или что-то в этом роде. И вот это как раз и странно. По правде говоря, я никогда не претендовала на звание матери года. Пока Сюзи росла, я в основном находилась в каких-нибудь Богом забытых уголках земли, фотографируя мертвых людей. Но я все же знаю свою дочь. Мы можем говорить откровенно. Она не спала с этим парнем. Пока не спала. Похоже, они чего-то ждали. Собственно говоря... – она заколебалась, не зная, стоит ли заходить так далеко, – ...она вообще ни с кем не спала. Сюзи девственница. Это ее собственное решение. Возможно, она видела перед собой мой пример и поняла, куда это может привести.

– А чего они ждали? – спросил Фальконе.

– Если бы я знала, я бы вам это сказала! – отрезала она. – Но я уверена в одном. Это должно было случиться через два дня. Семнадцатого марта. Я слышала, как она договаривалась по телефону о встрече с ним и голос ее звучал возбужденно. Конечно, со мной она об этом не говорила.

Коста подумал насчет даты. Слишком много совпадений.

– Можем мы осмотреть ее комнату?

– Разумеется. В конце коридора, там все прибрано.

Фальконе кивнул Косте. Тереза, не дожидаясь разрешения, устремилась за ним. Вдвоем они прошли по коридору, невольно прислушиваясь к бубнящему за спиной Фальконе. Коста не мог удержаться от соблазна взглянуть туда, где, по его предположению, находилась спальня Миранды. Там как раз не было прибрано – разбросанная одежда, пара профессиональных фотокамер и открытый ноутбук, готовый к работе.

– О Господи! – простонала Тереза. – Ну и манеры! Разве можно представить, что он был женат? А что, собственно, мы ищем, Ник? Ради Бога, скажи, зачем я здесь? Из-за пропавшей девочки?

– Извини. Просто я подумал, что тебе захочется немного побыть в роли полицейского.

Она остановилась и смерила его гневным взглядом.

– У меня в морге остался недоделанный труп. Тот самый, который выглядит на две тысячи лет, но пролежал в земле всего шестнадцать. У меня научные работы, названия которых даже выговорить трудно. И ты думаешь, мне может понравиться что-то такое?

Он открыл дверь в комнату девочки:

– Так ты будешь смотреть или нет?

– Дай мне войти. – Проскользнув мимо, она замерла на месте, затем осторожно закрыла за собой дверь, отсекая голос Фальконе. – Это комната подростка? Черт возьми, да у меня самой больше беспорядка. Ты только посмотри... – Тереза рассуждала вслух. Косте всегда это нравилось. – Разве мать может так выглядеть? Как старшая сестра своей дочери? Господи, да она ведь всего на год меня моложе, а проведи ее по полицейскому участку, и даже последний козел начнет хвататься за хрен и тяжело дышать – вы ведь это страшно любите.

– Они и на тебя бы так реагировали, если бы не боялись, что ты их треснешь.

Она сердито на него посмотрела:

– Ты и сам на нее пялился. Я видела...

Игнорируя ее выпад, Ник подошел к столу, стоявшему возле односпальной девичьей кровати. На нем лежала папка с черно-белыми фотографиями большого формата. Он бегло просмотрел их: Афганистан, Палестина, Руанда, какие-то неизвестные африканские страны – все войны, упоминавшиеся в газетах за последнее десятилетие. Тереза подошла к нему и встала рядом.

– Она именно это имела в виду? Когда сказала, что ездит по свету, фотографируя мертвых людей?

– Очевидно, она военный корреспондент.

Трупы лежали на земле, изуродованные, окровавленные. В объектив большими, как блюдца, глазами смотрели осиротевшие дети.

– На этом фоне моя работа выглядит почти нормальной, – сказала Тереза. – Что заставляет ее заниматься таким делом? Особенно если дома ждет ребенок?

– Не знаю. – "Почему эти снимки находились в комнате Сюзи? Потому что они ей нравились? Или потому, что она сама постоянно задавала себе этот вопрос? Как-то здесь все чересчур сложно", – подумал он.

– Если бы у меня была мать, которая делала подобные снимки, я сама бы от нее сбежала, – задумчиво проговорила Тереза. – Ты понимаешь, что я имею в виду?

Ник не раз искал пропавших детей и знал, что они обычно чувствуют. Тут все было не так.

– Конечно, понимаю. Как правило, дети бегут не к чему-то, а от чего-то. Ты действительно думаешь, что здесь происходит именно это? Они ведь на отдыхе, Тереза. Я даже и вспомнить не могу, со сколькими побегами уже имел дело. И ни разу это не касалось иностранных туристов.

– Понятно, – тихо сказала она. – И все же...

На тумбочке лежала пачка семейных фотографий. Миранда Джулиус не расставалась с фотокамерой. В основном это были фотографии девочки, веселой, радостной. Некоторые снимки были сделаны кем-то посторонним, возможно, случайным прохожим или официантом: мать и дочь возле виллы Боргезе, на Испанских ступенях, вот они, смеясь, едят пиццу. Глядя на эти снимки, Коста чувствовал себя виноватым. Если он прав, Сюзи Джулиус сейчас в большой опасности и любой исход дела причинит ее матери боль или даже скорбь. Совершенно очевидно, что мать и дочь были близки, что они любили друг друга.