Джеймс Эллрой - Кровавая луна

После этого Ллойд Хопкинс смог в полной мере раскрыть свои способности и получил ошеломляющие результаты: наибольшее число арестов с последующим осуждением по сравнению с любым другим офицером полиции Лос-Анджелеса за всю историю существования департамента. И это всего за пять лет. Репутация Ллойда выросла настолько, что он попросил и получил почти полную свободу действий. С ним считались и даже советовались самые закоренелые ретрограды среди полисменов. А Датч Пелтц смотрел на все это с радостью, готовый плыть в кильватере гения, тем более что дорогу ему прокладывал человек, которого он полюбил больше жизни.

Ллойд нашел Датча Пелтца в помещении для переклички полицейского участка района Ван-Нис. Тот бродил вдоль стены, перечитывая отчеты о преступлениях, прикрепленные к доскам для бюллетеней. Ллойд кашлянул. Его старший товарищ повернулся и вскинул руки, словно собираясь капитулировать.

– Господи, Ллойд, – воскликнул он, – когда же, во имя всего святого, ты научишься не подкрадываться к друзьям так тихо? Медведь гризли с повадками кота. Господи, помилуй!

Ллойд засмеялся. Он знал, что это проявление любви. Ему было приятно.

– Ты тоже хорошо выглядишь, Датч. Сидячая работа, а все худеешь. Чудеса, да и только!

Датч крепко тряхнул его руку, сжав ее обеими ладонями.

– Никаких чудес, малыш. Я и бросив курить, тоже похудел. Итак, что у нас есть?

– Вооруженный бандит. Работает в паре. Имеет хазу на Сатикой. Я подумал: не съездить ли нам вдвоем? Посмотрим, на месте ли его машина. Если он дома, вызовем подкрепление. Если нет, подождем и возьмем его сами. Как тебе такой план?

– Мне нравится. Я захватил помпу Итака. [10] Разновидность мощного помпового ружья Как звать этого красавца?

– Ричард Дуглас Уилсон, белый, тридцать четыре года. Две ходки в Сан-Квентин.

– Надо же, какой симпатяга!

– Просто титан среди подонков.

– Остальное доскажешь в машине, хорошо?

– Да, поехали.

Ричарда Дугласа Уилсона дома не оказалось. Проверив все доступное уличное пространство, переулки и автомобильную стоянку в квартале от дома номер 11879 по Сатикой-стрит в поисках «файерберда» семьдесят девятого года выпуска, Ллойд обошел кругом ветхий двухэтажный многоквартирный дом. Судя по почтовому ящику, Уилсон жил в квартире четырнадцать. Затянутое москитной сеткой окно со скользящей рамой было открыто. Он заглянул внутрь и вернулся к Датчу, который припарковался на другой стороне улицы в тени наклонного съезда на автомагистраль.

– Ни машины, ни Уилсона, Датч, – сказал Ллойд. – Я заглянул в окно: новенькое стерео, новый телевизор, новая одежда. Новые деньги.

Датч расхохотался.

– Ты доволен, Ллойд?

– Да, доволен. А ты?

– Главное, чтобы ты был доволен, малыш.

Полисмены приготовились ждать. Датч прихватил термос с кофе, и когда сгустились сумерки, а жара смягчилась, налил две чашки. Передав одну из них Ллойду, он нарушил долгое дружеское молчание:

– Я тут на днях повстречался с Дженис. Надо было свидетельствовать по делу одного моего старого осведомителя в Санта-Монике. Он попался на ограблении первой степени, и я поехал разжалобить окружного прокурора. Хотел объяснить ему, что парень сильно подсел на иглу, так, может, он замолвит словечко судье, чтобы его записали в программу реабилитации. Ну, словом, зашел я в кафе, а там Дженис. И ее знакомый педик показывает ей образцы тканей из такой штуки… вроде скоросшивателя. Прямо-таки наседает, чтобы она купила. Ну, в общем, педик уходит, виляя задницей, а Дженис приглашает меня присесть. Говорит, мол, в магазине у нее все хорошо, о нем идет добрая слава, девочки здоровы. А ты слишком много работаешь, но на это жаловаться бесполезно, тебя переделать невозможно. Но вид у нее недовольный, я бы даже сказал, очень недовольный, и я бросаюсь тебе на помощь. Говорю: «Гений живет по своим законам, милая. Ллойд тебя любит. Со временем он переменится». И тут вдруг Дженис как закричит на меня: «Ллойд на это не способен, а его гребаной любви мне мало!» Вот так, Ллойд. Так она и сказала. Я пытаюсь сменить тему, но Дженис продолжает тебя поносить. Потом вскакивает, целует меня в щеку и говорит: «Извини, Датч, я просто стерва». И убегает из кафе.

Датч замолчал, пытаясь найти достойные слова для завершения своей истории.

– Я просто подумал: надо бы тебе рассказать, – выговорил он наконец. – Я считаю, напарники не должны ничего скрывать друг от друга.

Ллойд тихонько потягивал кофе, охваченный бурей эмоций. Так всегда бывало, когда он чувствовал, что мечта его жизни дает трещину.

– Так в чем суть, напарник? – спросил он.

– Суть?

– В чем фишка, дурья твоя башка? В чем скрытый смысл? Уж кому знать, как не тебе? Я же тебя учил! Что Дженис на самом деле пыталась тебе сказать?

Датч проглотил оскорбление и выдал:

– Думаю, она знает, что ты таскаешься за юбками, умник. Знает, что лучший из лучших в полиции Лос-Анджелеса не пропускает ни одной юбки и трахает целую кучу срамных девок, причем ни одна из этих куколок не стоит и подметки женщины, на которой он женат. Вот что я думаю.

Ллойд замер, не давая воли гневу. Трещины в мечте его жизни превратились в щели. Он тихо покачал головой, подыскивая строительный раствор, чтобы их заделать.

– Ты ошибаешься. – Он дружески сжал плечо Датча. – Я думаю, Дженис дала бы мне знать. И вот еще что, Датч. Другие женщины в моей жизни – это не срамные девки.

– А кто ж они, по-твоему?

– Просто женщины. И я люблю их.

– Ты их любишь?

В ту самую минуту, как эти слова сорвались с его губ, Ллойд понял, что это один из тех моментов, которыми он будет гордиться всю жизнь.

– Да. Я люблю всех женщин, с которыми сплю, и я люблю своих дочерей и свою жену.

Проведя четыре часа в молчаливом наблюдении, Датч опустил голову на локоть, выставленный в открытое окно машины, и задремал на водительском сиденье. Ллойд не спал – пил кофе и не сводил глаз с дома номер 11879 по Сатикой-стрит. В одиннадцатом часу вечера он увидел, как «файерберд» последней модели подъезжает к дому и останавливается.

Он разбудил Датча, толкнув локтем в бок, и тут же зажал ему рот ладонью.

– Наш друг здесь, Датч. Только что подъехал, еще не вышел из машины. Думаю, нам надо вылезти с моей стороны и накрыть его сзади.

Датч кивнул и передал Ллойду свое помповое ружье. Тот выбрался из машины через пассажирскую дверь, крепко прижимая ружье к правой ноге. Датч последовал за ним, захлопнул дверцу, обнял Ллойда за плечи и воскликнул:

– Боже, как я надрался!

Он очень артистично изобразил заплетающуюся походку пьяного, буквально повис на Ллойде и всю дорогу нес невнятный вздор.

Ллойд не сводил глаз с черного «файерберда» – ждал, когда откроются дверцы, недоумевая, почему Уилсон все еще сидит в машине. Когда они дошли до конца квартала, он передал Датчу помповое ружье: