Стюарт Коэн - Семнадцать каменных ангелов

Фортунато удивленно приподнял бровь:

– Пелегрини? Магната? – Он уже проверил этот номер и установил, что этот телефон установлен в доме Пелегрини, но не стал ничего предпринимать в надежде, что все обойдется и забудется. Теперь же, когда обозначилось имя Беренски, он больше не мог игнорировать эту деталь. Следствие наткнулось на еще одно препятствие, и комиссару ничего другого не оставалось, как импровизировать. – Интересно, что же сказал ваш друг журналист?

– Пока еще ничего. Мы пытались дозвониться ей, но ничего не получилось. Я подумала, что полиция могла бы своими средствами что-нибудь установить. Может быть, нужно проконтролировать ее разговоры или что-нибудь еще.

Фортунато ответил не сразу. Беренски знает о Пелегрини очень много, может быть больше кого-либо другого из числа тех, кто не входит в узкий круг Пелегрини. Было бы полезно выяснить, что знает Беренски. Остается еще эта проблема с именем Ренсалер, этим маленьким божеством, к которому воззвал Уотербери как к возможной причине своих мучений. Кроме того, лучше контролировать Беренски, нежели дать ему свободу рук.

– Давайте, Афина, сделаем следующее. Позвоните сеньору Беренски и договоритесь встретиться всем втроем. Не в участке, а как-нибудь неофициально. Скажите ему, что это в наших общих интересах.

Они встретились снова в кафе «Лосадас». Еще не было полудня, и в большом зале кафе не сидело над книгами и полудюжины человек. Беренски поздоровался с Афиной, поцеловав ее в щеку, с Фортунато они обменялись рукопожатием, потом произошла небольшая заминка, потому что в кабинете никто не хотел сидеть спиной к двери. Беренски одержал верх, и она протиснулась за стол рядом с Фортунато.

Комиссар изучающе посмотрел на Беренски:

– Это вы написали ту статью о коррупции среди футбольных судей, нет?

– Это был я.

– Отлично написано, chico. Но скажите мне, вы смотрели последний матч «Суперклассика»? Тот, где Морело не захотел признать фол на последней минуте? Как по-вашему, было это грязной игрой или нет?

– Где Морело – там грязь, – произнес тот своим сиплым голосом. – Но в этом случае все было правильно.

– Ну нет же! Вы болеете за «Бока»!

Рикардо пожал плечами:

– «Ривер» должен был больше дать Морело. Тогда он увидел бы тот фол через микроскоп. Но, комиссар! – Он смешливо сгорбился, всплеснул ладошками и весело воскликнул: – Это же Аргентина! Вы что пьете, amigo? [62] Друг, дружок (исп.). Сегодня я угощаю – зря, что ли, выиграл на «Суперклассике».

Фортунато заказал эспрессо без сахара, Афина – эспрессо со взбитыми сливками. Беренски добавил в свой кофе немного виски. На Фортунато эта привычка начинать утро с виски произвела впечатление: он ни от чего не отказывается, этот muchacho умеет жить. Журналист вытащил из кармана записную книжку размером с ладонь и черную, сверкающую золотом авторучку.

– Очень элегантная ручка! – одобрительно произнес Фортунато. – Вам хорошо платят.

Беренски поднял к глазам ручку и с удовлетворением осмотрел ее:

– Это подделка! Изготовлено в Китае. И часы тоже. Я фанатик фальшивых вещей! Можно проявлять иронию, не раскрывая рта! – Он перегнулся к полицейскому и доверительно прохрипел ему в ухо: – На Боливаре есть маленькая лавчонка, называется «Todo Falso» . [63] «Все фальшивое» (исп.). Лучшие фирмы, но подделка! Я сейчас пытаюсь раздобыть одну из тех машин с двойными документами, которые теперь встретишь повсюду. Может быть, вы знаете кого-нибудь?..

Фортунато рассмеялся:

– Ну и сукин же вы сын!

– Что я могу сказать, – осклабился журналист, откинувшись на спинку стула. – Да, так оно и есть! Но нам есть о чем поговорить. Афина уже сказала вам про телефонный номер?

– Да. Это было интересно.

– Номер зарегистрирован одной из корпораций Пелегрини, но записан за его особняком в Палермо-Чико. Когда я позвонил, женщина откликнулась на имя Тереза, но потом поняла, что говорит с незнакомым человеком, и повесила трубку.

– Даже если ее фамилия Кастекс, это еще не значит, что она имеет отношение к убийству.

– Конечно. Но думаю, было бы интересно поболтать с сеньорой, верно?

Фортунато потер отросшую щетину на подбородке и кивнул:

– Хорошая мысль. Но такие люди не очень склонны беседовать. Мне бы пришлось получить у судьи специальный ордер, чтобы развязать ей язык, и я не уверен, что имеющиеся у нас доказательства дают основание для такого рода меры. Судья – Эмилио Дуарте. Он очень принципиален во всем, что касается конституции.

– А, Дуарте, – протянул журналист. – У него хорошая репутация.

Фортунато не разобрал, в самом ли деле Беренски одобрительно отозвался о судье или еще раз продемонстрировал свое пристрастие к фальшивому. И предпочел ни согласиться с ним, ни опровергнуть.

– Должен сказать вам, что мы получили информацию, которая указывает в другом направлении. Вполне возможно, что мы уже имеем убийцу.

– Да? Кто же он?

– Возможно, вы помните его, Энрике Богусо. Это тот, который убил каменщика с женой на глазах у их детей в Кильмесе три месяца назад.

Беренски с отвращением сморщился:

– Помню, помню этот случай. Они тогда орудовали электрошоком, как в семидесятые. – Он уткнулся ручкой в блокнот. – Энрике Богусо, так? А кто был информатором?

Фортунато прикрыл ладонью блокнот:

– Amigo Рикардо, не будем забегать вперед. Следствие еще ведется. Я говорю с вами конфиденциально, как с другом доктора Фаулер.

– Хорошо, Мигель. – Он с щелчком надел колпачок на ручку. – Только объясни мне, как это могло быть, чтобы Богусо, зверюга с отдаленной окраины, мог пересечься с иностранцем, остановившимся в центре и общавшимся с такими богатыми людьми, как Тереза Кастекс де Пелегрини?

Фортунато терпеливо растолковал ему версию следствия о наркотиках, упомянул интерес Уотербери к атмосфере жизни города, необходимой ему для книги.

– Ничего еще определенно сказать нельзя.

– Эта книга… – не успокоился Беренски, – эта книга совсем другая вещь. Судя по всему, Уотербери был исключительно ленивый писатель.

– Что вы имеете в виду?

– Большинство писателей ведут дневник, делают какие-то записи, таскаются с рукописью. Особенно если стремятся изучить темную сторону жизни города. Афина говорит, что в expediente ничего такого нет.

Эта деталь мучила и Фортунато. Он сочувственно всплеснул руками:

– Возможно, в том-то и дело – у него не было никаких записей потому, что не было никаких идей. И его потянуло на наркотики.

Беренски откинулся на спинку кресла.

– Все-таки это несколько необычно.

– Да. Но давайте вернемся к вопросу о Пелегрини. Перед тем как прийти сюда, я прочитал несколько ваших статей – и должен вам сказать, тут дело темное. Я ничего не понимаю. Что такое происходит с Пелегрини?