Стюарт Коэн - Семнадцать каменных ангелов

Фортунато взглянул на смешного щеголя с его курчавыми светлыми волосами и клоунским костюмом.

– Тебе лучше знать, – сказал он, взяв ручку и склонившись над бумагой. – Это ты целыми днями пропадаешь на стадионе или ипподроме.

Фабиан обвел рукой только что отмытый кабинет комиссара:

– Вот это да. Даже calabosos благоухают, как сосновая роща. Доктор Фаулер будет в восторге. Вот это женщина, а?

К Фортунато моментально вернулось раздражение порученным ему делом.

– Она здесь для того, чтобы расследовать убийство, а не слушать твои стишки. Ты выставил нас вчера просто идиотами со своими сказками про писательство.

На Фабиана это, по-видимому, не произвело впечатления, и он не перестал улыбаться:

– Но это же правда, комисо.

Фортунато махнул рукой:

– Знаю я. Только и ждешь, что в один прекрасный день на тебя посыплется золото. А тут шикарная женщина – вдруг она зацепится за тебя и отвезет в Голливуд.

– Коми, – он знающе повел плечом, – я не один здесь увлекаюсь лирикой.

Фортунато наградил подчиненного долгим тяжелым взглядом, и в пять секунд улыбки на лице Фабиана как не бывало; засуетившись, он сунул левую руку в карман.

– Послушай, Ромео, пока доктор здесь, я хочу, чтобы ты не думал ни о чем, только о своих расследованиях. Спросит что-нибудь о деле Уотербери, отправляй ее ко мне.

– Очень странное дело было, а? Шесть мелков милонги [20] Наркотическое средство, иногда – кокаин (исп., арг.). и мертвый иностранец. Доминго рассказывал мне об этом. Кто-то сводил счеты.

При упоминании имени Доминго у Фортунато внутри потяжелело. Ему не нравился интерес Фабиана к этому делу.

– Такова версия.

Фабиан кивнул:

– Несколько месяцев назад я полистал это expediente. Такой ералаш, сам черт ногу сломит. – Фортунато ничего не ответил, и Фабиан оставил тему. – Во всяком случае, было бы интересно поработать с полицейским из Соединенных Штатов, – проговорил он.

– Она не полицейский. Она профессор. Специалист по правам человека.

Фабиан поднял брови, покачал головой и, выходя из кабинета, рассмеялся:

– Ну и дают же гринго!

Она приехала точно в одиннадцать часов в сопровождении молодого щуплого атташе из посольства Соединенных Штатов. Посольский, некий мистер Уилберт Смолл, представился с явной попыткой подделаться под итализированную мелодику испанского, на котором говорят в Буэнос-Айресе. Фортунато сразу определил, что перед ним мелкий чиновник. Если у посольства серьезные намерения, то прислали бы кого-нибудь из ФБР. Фортунато предложил им кофе и демонстративно достал из деревянного ящика несколько монеток. Передав их помощнику инспектора, он попросил принести три порции cortados, густого пряного кофе с молоком.

Они присели, и посольский завел обычную посольскую песню: Соединенные Штаты благодарны за то, что полиция Буэнос-Айреса любезно согласилась выполнить просьбу семьи и сделать последнюю попытку внести ясность в это дело.

– Такая трагедия, – проговорил комиссар. – Я сделаю все возможное.

Они с Уилбертом Смоллом поболтали несколько минут о Соединенных Штатах, пока дипломат не заспешил на важную встречу Англо-аргентинского культурного общества. Фортунато закрыл за ним дверь и остался наедине с доктором. Ему хотелось выяснить, какие у нее есть подозрения по этому делу.

– Доктор Фаулер, – начал он, – с самого начала хочу кое-что сказать. Я знаю, что вы получили образование в области прав человека, и представляю себе, насколько это важный вопрос, особенно с учетом недавней истории Аргентины, но я не думаю, что мы здесь имеем дело с нарушением прав человека. Все, чем мы располагаем, говорит за то, что это обычное уголовное дело. У вас есть причины думать иначе?

– Я полагаю, что всегда лучше смотреть на вещи непредвзято, – сказала она, и в голосе у нее прозвучали твердые нотки. Она тут же, наверное, спохватилась и, как бы извиняясь за резкость, улыбнулась, потом открыла блокнот и быстро пробежала несколько страничек заметок. – Мне бы, комиссар Фортунато, хотелось коротко пройтись по некоторым деталям дела. Когда консульство Соединенных Штатов связалось с семьей, близким сообщили, что смерть Уотербери сочли самоубийством.

– Я думаю, тут что-то напутали, возможно, потому, что причиной смерти в морге определили выстрел в голову. Напомню вам, произошло это на уикэнд, когда у меня был выходной, и я думаю, что помощник комиссара Гайтан, который в это время дежурил, к сожалению, невнятно записал факты…

– Мне сказали, – продолжила она, – что на теле было несколько других огнестрельных ран и что тело обнаружили в сгоревшем автомобиле. Просто трудно допустить, чтобы помощник комиссара Альперт мог поверить, будто человек выстрелил в себя несколько раз, потом выбрался из машины, поджег ее, а потом снова забрался в машину, надел на себя наручники и вторым пистолетом пустил себе пулю в голову. – Явный издевательский намек она смягчила, чуть-чуть смущенно пожав плечами. – Вы не согласны со мной?

Атака на самую очевидную прореху в следствии немного выбила Фортунато из колеи, но он не подал виду и продолжал смотреть на американку все так же спокойно и уверенно.

– Доктор Фаулер, конечно, квалификация смерти как самоубийства – это явная путаница, виноват в которой либо помощник комиссара Гайтан, либо посольство, и я приношу извинения за страдания, которые были дополнительно доставлены семье.

Она рассеянно потянулась к золотой цепочке на шее и покрутила ее между пальцами.

– После этого по просьбе семьи посольство сделало несколько запросов и получило ответ, что есть основания подозревать, будто убийство это связано с наркотиками. Даже несмотря на утверждение семьи, что Роберт Уотербери никогда не совершал преступлений и не пользовался наркотиками. – В голосе ее прозвучали одновременно обвинение и вопрос. – Почему расследование прекратили с таким заключением?

Фортунато кашлянул. Вполне логично допустить, хотел сказать он, что человек скрывал от семьи употребление наркотиков, – но мучительный вопрос, скрывавшийся за молчанием гринго, не дал ему произнести эти слова. Он вспомнил, как Доминго разбрасывал мелки по заднему сиденью и как Васкес, с его козлиной бородкой и серьгами, матерился над корчащимся телом Уотербери. Последняя мольба жертвы о помощи.

– Похоже…

Прошло несколько секунд, но комната, обычно битком набитая такими ответами, была все еще пуста.

– Простите меня, доктор Фаулер. Во время этого расследования у меня от рака умирала жена, и, вероятно, я слишком положился на подчиненных. Виноват я.

Фортунато никак не ожидал, что прибегнет к этому оправданию, оно всплыло как-то само собой, но его эффект тут же можно было прочитать на лице Афины Фаулер. Выражение ее смягчилось, и на мгновение она, казалось, не знала, что сказать: