Карл Хайасен - Клинический случай

Она стремительно спускается по ступенькам:

– Мне показалось, что кто-то стучит…

– Я тебе звонил, но было занято.

– Извини. В Интернете сидела, – говорит Эмма. Пожалуй, я ей верю.

– Что случилось? – интересуется она.

– Некролог Стомарти.

Эмма удивлена. Даже когда некрологи кишат ошибками, это редко доставляет проблемы редакторам. С юридической точки зрения оклеветать покойника невозможно.

Я торопливо рассказываю Эмме про звонок Дженет Траш, про визит в похоронное бюро и про отсутствие швов от вскрытия на теле Джимми Стомы. Эмма слушает с нетерпением, которое меня раздражает. Я жду, что в любой момент дружище Хуан вальяжно выплывет из дверей, на ходу застегивая штаны.

Когда я заканчиваю свой монолог, Эмма поджимает губы и говорит:

– Думаешь, мы должны написать опровержение?

Господи Иисусе, она это серьезно. Я подавляю желание рассмеяться ей в лицо. Вместо этого я опускаю глаза – и мой взгляд упирается в голые ступни Эммы, которые я раньше никогда не видел. Ногти у нее на ногах покрашены через один в вишневый и оранжевый цвета, и это решительно не вяжется с ее образом.

– Джек?

– Там нечего опровергать, – спокойно объясняю я. – В статье не было ошибок. Просто не вся правда.

– Как ты думаешь, что с ним случилось?

– Думаю, мне хочется взглянуть на отчет следователя с Багамских островов.

– И как ты собираешься это сделать? – Эмма как-то мнется. Оглядывается через плечо, но в остальном не признает наличие Хуана в ее квартире.

– Запросто, – говорю я. – Всего-то и нужно – слетать в Нассау и поговорить с врачом, который делал вскрытие Джимми Стомы.

Эмма с трудом скрывает раздражение, как будто это я в неловком положении. Оказывается, так и есть.

Она говорит:

– Нет, то есть… Джек, ты не можешь этого сделать. Тебе надо закончить со Стариной Полком. Говорят, он угасает прямо на глазах…

– Что?

Макартур Полк когда-то был владельцем «Юнион-Реджистер». Если мои газетные вырезки не врут, он уже семнадцать лет при смерти. И я последний из длинной череды журналистов, которому поручили написать его некролог.

– Эмма, ты серьезно? – Мое отвращение неподдельно, а удивление притворно.

Она достает из заднего кармана зеленый шелковый шарф и нервно накручивает его на свое изящное запястье.

– Послушай, Джек, если ты правда думаешь, будто там что-то не так…

– Думаю. Более того, я в этом уверен.

– Хорошо. Значит, завтра соберешь все свои записи, и мы пойдем к Райнмену. Может, он выделит кого-то, кто сделает пару звонков.

Райнмен – редактор раздела Городские Новости, ни одно событие не попадет в газету без его разрешения. Мой желудок завязывается узлом.

– Эмма, я сам в состоянии сделать пару звонков. Я прекрасно умею обращаться с телефоном.

Но она отступает к своему дому:

– Джек, мы не копаемся в темных историях. Мы не расследуем убийства. Мы пишем некрологи.

– Пожалуйста. Я прошу всего пару дней.

Поверить не могу, я действительно произнес «пожалуйста».

Продолжая отступать, Эмма качает головой:

– Извини… давай поговорим в офисе, ладно? Завтра утром. – Она доходит до двери и стремительно исчезает за ней, как хорек в норе.

Несколько минут я сижу на ступеньках, чтобы унять ярость. Мне наконец удается обуздать желание схватить монтировку и разделать ее новенькую «камри» под орех. Почему меня удивляет то, что здесь случилось? На что, черт побери, я надеялся?

По дороге домой я включаю «Блудливых Юнцов»: громкость – на полную, басы – на максимум. У меня из головы не идет похабная картинка: Хуан Родригес привязан шелковыми шарфами к столбикам кровати, а на нем скачет неистовая Эмма, расставив ноги с треклятыми разноцветными, словно леденцы, ногтями.

Я живу один в приличной квартирке на четвертом этаже неподалеку от пляжа. Здесь в разное время успели пожить три женщины. Последней – и самой терпеливой – была Анна. Ее фото в желтом купальнике все еще прицеплено магнитом к двери холодильника. Внутри я нахожу пачку куриных крыльев, упаковку пива и треугольный кусок заплесневелого чеддера. Сегодня меня интересует только пиво, и я успеваю приступить к третьей бутылке, когда слышу стук в дверь.

– Эй, некроман? Ты дома?

Хуан открывает дверь, и я приветственно машу ему с дивана. Он берет себе пиво и садится в потертое кресло.

– Сегодня «Марлины» играют, – говорит он.

– Это как посмотреть.

– А где телик? – Хуан кивает на пустое пространство в стенке. – Только не говори, что ты опять вышвырнул его с балкона.

Такое иногда случается, когда я пытаюсь смотреть музыкальные клипы.

– Жалкое зрелище, – говорю я. – И да, мне стыдно за свой поступок.

– Кто был на этот раз?

– Какая-то мальчиковая группа. Название не помню. – Я провожу холодной влажной бутылкой по лбу.

Хуан как-то напряжен.

– Тебе сейчас сколько… тридцать четыре? – спрашиваю я.

– Только не сегодня, Джек.

Но меня уже понесло:

– Ты должен радоваться, приятель. Ты уже протянул дольше, чем Кит Мун или Джон Белуши. [25]

– Зачем ты это делаешь?

Я включаю «Роллингов» [26]– с ними никогда не прогадаешь. Хуан знает почти все песни, даже самые ранние. Ему было шестнадцать, когда в 1981 году он со своей двенадцатилетней сестрой приплыл в Ки-Уэст на старом рыбацком суденышке из кубинского порта Мариэль, и с тех пор он тут полностью освоился. На суденышке было тридцать семь беженцев, и в их числе несколько отпетых преступников, которых Кастро шутки ради выпустил из тюрьмы и отправил в Майами.

Все в газете знают, что Хуан приплыл с Кубы. Но они не знают, что случилось темной ночью в открытом море во время путешествия – эту историю Хуан как-то поведал мне, перебрав мартини. Один из уголовников решил развлечься с сестрой Хуана, а его подельник согласился постоять на стреме. Оба они не обратили внимания на тощего брата девочки, который умудрился где-то раздобыть пятидюймовую отвертку. Много часов спустя, когда суденышко пришвартовалось в Ки-Уэст, иммиграционные чиновники насчитали только тридцать пять пассажиров, в том числе Хуана и его сестру в разорванном платье. Остальные беженцы ни словом не обмолвились о происшествии.

Хуан отхлебывает пива и говорит мне:

– А статью ты сегодня реальную отгрохал.

– Да ладно. Перестань.

– Чем ты недоволен?

– Да это же некролог.

– Эй, мне было интересно. Я помню, слышал «Блудливых Юнцов» по радио, – говорит он. – «Тролль в штанах» ничего была песенка.

– Да, ничего. – Мне не терпится рассказать Хуану про загадочную гибель Джимми Стомы, но я спрашиваю себя: может, ему уже все известно? Если так, значит, они с Эммой ближе, чем мне казалось. – Она тебе рассказала? – спрашиваю я.