Кит МакКарти - Окончательный диагноз

И в течение всего этого времени выражение его лица ни разу не переменилось.

Выйдя на улицу, она не обернулась и не смогла заметить, что он стоит у окна и провожает ее взглядом.

Как только она скрылась за поворотом, он тоже вышел на улицу.

— Можно тебя на пару слов, Питер?

Питер уже собирался уходить, но вряд ли следовало огорчать старшего судью, от которого зависели исход тяжб и личный авторитет. Любое неосторожное слово или неуместное замечание, какими бы случайными они ни были, могли погубить и то и другое.

— Конечно, Бенедикт. — И он проследовал за стариком в его просторный кабинет. Устроившись за столом со стаканчиком довольно приличного портвейна (любимый напиток Бенедикта), Питер уставился на сияющую лысину собеседника, отражавшую лучи вечернего солнца.

— Я хотел с тобой поговорить.

Подобные беседы зачастую становятся началом блистательных юридических карьер, подумал Питер и с расслабленной уверенностью продолжил потягивать портвейн.

— О чем вы хотите поговорить? — осведомился он, предварительно похвалив вино.

— Насколько я понимаю, ты… встречаешься с некой особой по фамилии Уортон. Беверли Уортон.

Ошарашенный этим вопросом, Питер онемел, что было ему совершенно несвойственно, и отреагировал с запозданием:

— Что?

— Насколько я знаю, она офицер полиции.

Питер нахмурился, и портвейн вдруг показался ему недостаточно качественным.

— К чему это? — Он прекрасно знал Бенедикта и поэтому ничуть не удивился, когда тот без тени смущения ответил:

— Брось ее. Она тебе не пара.

Питер Андерсон уже давно был адвокатом и прекрасно знал, что подобные взгляды довольно широко распространены в высших эшелонах юриспруденции.

— Спасибо за совет, Бенедикт, — со вздохом ответил он. — Но, полагаю, я сам разберусь. — Он попытался было встать, но Бенедикт не дал ему это сделать.

— Сядь! — рявкнул он.

Несколько удивившись такому повороту событий, Питер тем не менее сел, и лишь на его лице возникло изумленное выражение.

— Я говорю это не из снобизма, Питер, — более мягко пояснил Бенедикт. — Речь идет о твоей карьере.

— Правда?

Бенедикт наклонился вперед с заговорщицким видом:

— Я не имею ни малейшего представления о ее интеллекте, воспитании и привычках. Я ничего об этом не знаю и знать не хочу. Однако я знаю, что она замешана в одной неприятной истории, связанной с судебной ошибкой…

— Она рассказывала мне об этом.

— …а другая столь же неприятная история происходит в данный момент.

— Дело Пендреда? Вы о нем?

Бенедикт кивнул:

— До меня дошли слухи от высших полицейских чинов, что во всем виноват Мартин Пендред, а она стала орудием, приведшим к судебной ошибке, несправедливому заключению и, между прочим, к смерти его брата-близнеца. — Он поднял стакан. — Я не хочу, чтобы твое имя фигурировало в связи с этим, а шумиха уже начинает подниматься. Это недопустимо для кандидата в сотрудники лорда-канцлера, — добавил он с легкой улыбкой.

Питер Андерсон тоже ответил ему улыбкой, но она была скорее циничной, чем искренней.

— А если она права? Что если Мелькиор Пендред действительно был виновен?

Бенедикт покачал головой:

— Вряд ли. А ты как думаешь?

Питер был вынужден согласиться и признать, что его тоже тревожат непредвиденные последствия последнего убийства.

— Но я люблю Беверли, — добавил он. Улыбка Бенедикта стала еще шире.

— Конечно, Питер. Я в этом не сомневаюсь. — Он допил портвейн. — Но этого недостаточно.

— Чем я вам могу помочь, Елена?

Елена редко обращалась к своему врачу. Как она убеждала себя, из-за того, что редко болеет, — и отчасти это соответствовало действительности, — но в основном это объяснялось ее нежеланием нарушать приватность собственной жизни, вмешательство в которую было неизбежно при медицинском осмотре. Не меньшее раздражение у нее вызывала и та поразительная легкость, с которой врачи называют своих пациентов по имени, словно они друзья детства, регулярно проводящие время друг с другом. Эта молодая женщина, на пару лет младше Елены, была всего лишь ее знакомой, о которой Елена не знала ничего, кроме внешности и имени.

На мгновение Елене показалось, что охватившая ее неловкость практически непереносима. А потом она вдруг невероятно просто и естественно ответила:

— Я нащупала уплотнение.

У доктора Каролины Аккерман были большие сочувствующие глаза и молодое лицо, которое, впрочем, говорило не столько о неопытности, сколько о воодушевлении и уверенности. Что-то в докторе Аккерман убеждало ее пациентов, что благодаря своей юности она может с безопасностью для себя взвалить на плечи их болячки, а тот факт, что она совсем недавно получила диплом, свидетельствовал о том, что она владеет самыми современными методами лечения.

— Уплотнение в области груди?

Елена кивнула.

На одном из листочков с голубым обрезом была сделана соответствующая запись. На столе доктора Аккерман лежала целая стопка таких листочков, сброшюрованных при помощи зеленой проволочной скрепки, и Елена всегда недоумевала, как можно доверить всю медицинскую историю ее жизни столь ненадежному вместилищу.

— С какой стороны?

— Слева.

— Когда вы его заметили?

— Пару дней тому назад.

— Есть какие-нибудь выделения из соска?

— Нет, ничего, — покачав головой, ответила Елена.

— Уплотнение мягкое или болезненное?

— Нет, не болезненное.

Доктор Аккерман была слишком увлечена записями, чтобы во время разговора смотреть на пациентку. И лишь собрав необходимые сведения, она снова подняла голову. На ее лице было написано не столько сочувствие, сколько нежная забота, словно она понимала, с какой осторожностью ей предстоит действовать.

— Больше нигде нет уплотнений или затвердений?

— Нет. Кажется, нет.

— Под мышкой? На другой груди?

Отрицательные ответы Елены, похоже, несколько успокоили доктора Аккерман.

— Хорошо, — промолвила она, снова что-то записывая. Закончив, она принялась просматривать написанное ранее. Елена почувствовала, что в ее жизни копается какой-то абсолютно неизвестный ей человек.

— Вы принимаете противозачаточные.

Елена не уловила вопросительной интонации и поэтому не стала отвечать на это заявление.

— Месячные регулярные?

— Обычно да.

— Вы не похудели за последнее время?

— К сожалению, нет. — Эта шутка, которую доктор Аккерман уже неоднократно слышала раньше, заставила раздвинуться ее губы в слабой улыбке и издать легкий смешок. Если Елена и начала несколько расслабляться, то этот процесс был резко прерван реакцией собеседницы.

— Какие-нибудь неприятные ощущения, боли?

Елена покачала головой.