Юрий Яровой - Особый случай

– Секунду! – бросил Павлов в трубку. И – в микрофон: – Инженерно-технический? Разберитесь, что вы шло из строя: самолет Ил –18, зафлюгированы второй и третий двигатели. Доложите немедленно! – и снова переключился на разговор с генеральным конструктором самолета…

Несмотря на десятилетиями воспитанную самодисциплину, Александр Иванович здесь, на КП, не мог подавить ощущение, что что-то делается не так. Может, это ощущение вызывалось спокойной – по крайней мере, внешне спокойной – атмосферой, которая царила здесь, после накаленной атмосферы в «восточном» секторе, его не могла не удивить здесь тишина, прерываемая лишь ответными репликами Павлова: «Да, да… Понимаю… Разумеется…»

«А может, так и должно быть? – подумал он. – В конце концов, полет восемьдесят четвертого на двух продолжается уже два часа – срок вполне достаточный, чтобы убедиться в жизненности машины и в пилотном мастерстве экипажа. Доклады командира корабля – „Полет протекает нормально“ – тоже ведь кое о чем говорят: выдержки и хладнокровия этому командиру, видно, не занимать, а в такой обстановке для него это сейчас самое главное…»

Очевидно, и здесь, на командном пункте, пришли к выводу, что полет закончится благополучно. Но не рано ли пришли к этому выводу?

Требовательный писк зуммера. Александр Иванович нажал загоревшийся на пульте селектора клавиш:

– ЦДС!

На селекторе оказался главный конструктор по силовым установкам Ил –18.

Главный:Я консультировался с генеральным… Да, вам доложили о результатах эксперимента? Как я и предполагал, запустить охлажденный двигатель на такой высоте невозможно.

Козырев:Не понял…

Главный:Винты в рабочее положение поворачиваются слишком медленно – масло густое. А это значит, что и двигатель раскручивается тоже очень медленно. Турбины не успевают набрать нужное число оборотов, поэтому горят лопатки. Это вам понятно?

Козырев:Это понятно. – Оглянулся на Павлова, видит, что тот слушает одновременно обоих – генерального и главного конструкторов.

Павлов:Где же выход?

Главный:Вести самолет на двух двигателях.

Павлов:Самолет уже вошел в зону обледенения.

Главный:Тогда сажайте немедленно.

Павлов:Где? В поле? На лес?

Главный:На аэродром.

Павлов:До Тюмени им еще идти не менее сорока минут.

Главный:Я должен проконсультироваться с генеральным.

Павлов:Сколько вам надо на это времени?

Главный:Пять минут.

Павлов:Отключаю. – Поворачивается к Козыреву: – Что там?

Козырев:Свердловск, КДП. Самолет запрашивает посадку в Кольцове.

Павлов:(выхватывает трубку из рук Козырева): Что вы сказали?

00 час. 49 мин.

Свердловск, командно – диспетчерский пункт Кольцово

Запрос 75410 на посадку в Кольцове был передан тюменским диспетчером в ноль сорок девять, за минуту до поворота самолета над Тобольском на Тюмень.

– Свердловск, «восточный»? 75410 просит посадку у вас, в Кольцове.

– Но у нас метеоусловия ниже минимума, на полосе гололед… – И только тут до его сознания дошло, что посадку просит самолет отца. – Тюмень, «восточный»! Почему не принимаете вы?

– Мы его готовы принять. Полосу все время чистим.

– Так в чем дело?

– Командир решил идти на Свердловск.

– Понятно. Я доложу руководителю полетов.

– Докладывай, я жду.

Виталий выбрался из-за пульта – все равно экран локатора был пуст, самолеты переадресовывались в Челябинск или Пермь. За столом Крылова сидел Ивановский, начальник управления. Крылов был тут же, за соседним столом.

– Что у вас? – спросил Ивановский Виталия.

– 75410 просит посадку в Кольцове.

Ни один мускул не дрогнул на лице начальника управления, только левая бровь взметнулась вверх да так и застыла вопросительным знаком.

– С командиром можно связаться? – повернул Ивановский голову к Крылову.

Тот подумал.

– УКВ еще не возьмет, а на коротковолновой у них «висит» Москва…

– На самолете две коротковолновых.

– Понял. Дам команду. – Крылов тотчас встал, обогнул стол, подошел к Виталию.

– Передай через тюменского коллегу на борт просьбу: выйти на связь с Кольцовым. А я отдам приказ радистам.

Виталий бросился к пульту.

– Тюмень? «Восточный»? У тебя прямая связь с самолетом?

– Нет пока. Его ведет Тобольск.

– Передай на борт приказ: выйти на связь с Кольцовским радиоцентром…

Начальник управления между тем с помощью Крылова соединился с начальником смены диспетчерской порта.

– Сможете принять Ил –18?

– Если с автоматом захода…

– Без. Модель «Б».

– Нет.

– А если подумать? Ивановский у аппарата.

– На полосе гололед…

– У вас что – техники нет?

– Понятно. Будет выполнено.

– Посадка аварийная – предупредите пожарников и медсанслужбу.

– Понятно. Сколько вызывать машин?

– Все, что есть в наличии.

– Понятно. Будет выполнено.

– Об исполнении доложите. Я на КДП.

– Когда ожидается посадка?

Ивановский перевел вопросительный взгляд на Крылова.

– Когда ожидается посадка в Кольцове?

Ответил Виталий – он уже успел рассчитать:

– Два двадцать.

– Через полтора часа, – бросил в телефон Ивановский. – Успеете?

– Надо успеть.

– Выполняйте!

На пульте вспыхнула лампа: «Радиоцентр». Крылов, уловив утвердительный кивок начальника управления, тотчас произвел переключение.

– Ивановский. Связались с самолетом?

– Да, связь устойчивая.

– А на меня вы канал связи переключить не сможете?

– Не предусмотрено.

– Тогда запросите: почему решили садиться в Кольцове, а не в Тюмени?

Незаметно и очень тихо стол, за которым сидел начальник управления, окружили все, не занятые на проводке самолетов: главный инженер управления, начальник авиаотряда, Крылов, Витковский…

– Командир 75410-го отвечает, – услышал Ивановский голос радиста в трубке: – «Условия посадки в Кольцове более благоприятные».

Ивановский знал, что в Свердловске погода не лучше, чем в Тюмени, поднял взгляд, оглядел всех по очереди и остановился на Крылове:

– Вы тоже считаете, что в Кольцове условия посадки более благоприятные?

00 час. 55 мин.

Салон самолета № 75410

Девушка плакала. Плакала с закрытыми глазами, откинув голову на стенку буфета, и, если бы не слезы, капавшие с ресниц на щеки и мелко вздрагивающие плечи, можно было бы подумать, что она спит. Спит сидя.

Петр Панфилович стоял перед ней в недоумении: «Что ты там такое сморозила? Приволокли, как куль с картошкой… И что, милая, мне с тобой делать? Утешать? По какому случаю?»

Петра Панфиловича занимала не столько сама девушка, сколько вопрос, что с ней стряслось такое?