Майкл Ридпат - На острие

– Возможно, в будущем году я так и сделаю.

– Но почему не сейчас? – спросила она, и ее руки прекратили движение.

Мартелю хотелось попросить ее продолжить, но он промолчал в надежде, что она догадается сама.

– Ты заработал денег больше, чем нам надо. Есть масса дел, которыми можно было бы заняться. Собирать средства для музеев, например, – сказала Черил.

Она входила в совет директоров Национального музея художников-анималистов, занимающего весьма эффектное здание в трех километрах к северу от Джексона, и относилась к своей роли весьма ревниво. Мартель всеми силами потакал ее страсти, хотя, по его личному мнению, тот, кто видел изображение одного бизона, знаком со всеми остальными тоже.

– Ты не понимаешь. – Он попытался говорить спокойно. – Операция, которую я сейчас провожу… Если все получится, как я задумал… когда все получится… все поймут, что я настоящий профи в хеджевых фондах.

Черил рассмеялась.

– Эй, жена, я требую, чтобы ты проявляла по отношению к мужу хоть немного уважения! – запротестовал Мартель, заключая ее в объятия.

Черил позволила ему притянуть ее ближе, и все кончилось тем, что они оба грохнулись на ковер. Когда Мартель поцеловал жену, та все еще продолжала хихикать. Затем, оставаясь рядом с камином, они неторопливо стянули с себя одежду. При виде ее светлой кожи, на которой играли отблески огня, Мартель ощутил возбуждение. Он страстно поцеловал ее, а затем… А затем… А затем – ничего.

Черил делала все, что могла – а могла она многое, – чтобы вернуть его желание, но из этого ничего не вышло. Дело было совершенно безнадежное, и оба это знали.

В конце концов она сдалась. Бросив свое никчемное занятие, Черил собрала валяющуюся на ковре одежду и принялась одеваться.

– Прости меня, mon ange, [4] мой ангел (фр.). – произнес Мартель.

– Ты должен что-то предпринять. В конце концов, есть же таблетки…

– Все будет в порядке.

– Это продолжается уже шесть месяцев, и все из-за твоей треклятой гордости. Здесь нечего стыдиться. Пусть ты и не являешься великим французским любовником.

– Эй, послушай, разве я раньше не заставлял тебя визжать от страсти? – возмутился глубоко уязвленный Мартель.

– Весьма трудно заиметь ребенка без секса, – продолжала Черил. – В Висконсине нас многому научили, но этому обучить не могли.

– Терпение.

– Само по себе это не пройдет, – заметила она, втискиваясь в джинсы. – Ты должен что-то сделать, чтобы у тебя стало получаться.

Натянув футболку, она вышла из гостиной и, хлопнув дверью, направилась в студию. Мартель лежал голышом на ковре, а смятое белье находилось в нескольких сантиметрах от его носа. Комок в желудке снова дал о себе знать.

Кальдер выбрался из возникшей в Хэмпстеде пробки, и его «мазератти» прополз по Хит-стрит. От его дома около здания парламента до дома сестры в Хайгейт расстояние было небольшим, но, чтобы добраться туда, пришлось целых двадцать минут продираться через автомобильные пробки воскресного утра.

Четырехлитровый двигатель «мазератти» мягко, но нетерпеливо рычал. Это была модель начала девяностых, известная ходовыми качествами, а вовсе не экстерьером – на это Кальдеру было ровным счетом плевать. Он по-прежнему помнил то ощущение скорости и мощи, которые ему довелось испытывать, сидя за штурвалом реактивного истребителя. И, время от времени позволяя себе разогнать автомобиль на свободной дороге на всю мощь, он снова испытывал почти такое же чувство. Больше всего он любил на высокой скорости проходить повороты, поскольку это требовало от него особого мастерства. Даже тащась по улице с черепашьей скоростью, он знал, что под капотом его машины таится мощь, способная придать ей такую скорость, что все другие покажутся стоящими на месте.

Но сейчас машина пребывала в безнадежном состоянии. Двигатель, по счастью, пока еще запускался без всяких проблем, но Кальдер не осмеливался опускать стекла, опасаясь, что никогда не сможет их снова поднять. Одним словом, требовался очередной визит на станцию техобслуживания в Хартфордшире.

Неделя выдалась скверной, и дело было вовсе не в состоянии рынков. Кальдер решил оставаться в стороне от сделок с итальянскими облигациями, так как не понимал, что происходит. Его тревожило то, как Линда Стаббс начала расследование.

Из беседы с ней Кальдер понял, какую тактику защиты выбрал Карр-Джонс. Кальдер рассказал Линде о том, что произошло в баре, однако та попросила абсолютно точно воспроизвести слова Джастина.

– «Значит, ты спишь с ним?» – произнес Кальдер.

Линда тщательно записала его слова и, показав Кальдеру запись, спросила:

– Ты уверен, что он сказал именно так?

– Да, – ответил он.

– Хм-м… – Линда изучила свои записи и продолжила: – Дело в том, что это расходится с тем, что сказали мне Джен и Джастин.

– Неужели?

– По словам Джен, Джастин произнес: «Значит, ты спишь с ним?»

– Ну да, – пожал плечами Кальдер. – Спишь… трахаешься… Разве это не одно и то же?

– Возможно, – нахмурилась Линда. – Однако это говорит о том, что ваши воспоминания несколько отличаются.

– Брось, Линда! А что, по словам Джастина, сказал он?

– «Вы что, спите вместе?» – ответила Линда, сверившись с записями.

– Ну и в чем же ты видишь разницу?

– Он говорит, что сказал это тебе, желая подшутить над тобой. Джастин утверждает, что если он и мог кого-то обидеть, то тебя. Да и его слова были лишь шуткой.

– Нет, не так, – возразил Кальдер. – Джастин совершенно определенно обращался к Джен. Это ее он обвинял. И это было вовсе не шуткой, а оскорблением.

– Понимаю, – отозвалась Линда, тщательно фиксируя его слова.

Однако Кальдер уже знал, куда идет дело. Все расследование сведется к обсуждению заявления Джен и Кальдера о том, что Карр-Джонс оскорбил не его, Кальдера, а Джен. Он подозревал, что своим следующим шагом Джастин попытается дискредитировать его как свидетеля. Расследование превращалось в одну из тех политических схваток, которые так ненавидел Кальдер и мастером которых был Карр-Джонс.

Кальдер и Джен теперь крайне редко разговаривали друг с другом. Как и предложила Линда, девушка, пока велось расследование, очень мало времени проводила на работе. Она появлялась, чтобы встретиться с представителями отдела по работе с персоналом, но ни в каких торгах не участвовала и в отдел не заходила. Джен казалась Кальдеру какой-то отстраненной и злой. Он несколько раз попытался с ней поговорить, но получал отпор. Создавалось впечатление, что она старается всех и все в «Блумфилд-Вайс» – включая и его – держать на расстоянии. Его огорчало, что Джен ставит его на одну доску со всеми остальными, но отчасти, хотя и очень неохотно, он ее понимал.