Кен Фоллетт - Белая мгла

– Это самое постыдное, что я совершила в своей жизни, – продолжала Миранда, – и я не хочу, чтобы Нед когда-либо об этом узнал.

– Так чем же ты мне грозишь? Что скажешь Ольге?

– Она разведется с тобой и никогда больше не станет разговаривать со мной. Это разобьет нашу семью.

«Это было бы не так уж и плохо», – подумал Кит. Но Миранда всегда стремилась к сохранению семейных уз.

– Получается, что ты оказываешься беспомощной, верно? – сказал Хьюго, явно довольный услышанным. – Ну раз уж мы не можем быть врагами, почему бы тебе не поцеловать меня и нам не быть друзьями?

– Потому что ты мне противен, – холодно произнесла Миранда.

– Ах вот как. – Хьюго вроде бы смирился, но явно не чувствовал стыда. – Что ж, ненавидь меня. А я по-прежнему тебя обожаю. – Он улыбнулся ей своей самой чарующей улыбкой и, слегка прихрамывая, вышел из комнаты.

Когда дверь захлопнулась, Миранда произнесла:

– Чертов мерзавец!

Кит никогда не слышал, чтобы она ругалась.

Она взяла бельевую корзину, но вместо того чтобы выйти из комнаты, как он ожидал, направилась к нему. Должно быть, ей надо сменить полотенца в ванной, понял он. Времени, чтобы переместиться, у него не было. Сестра в три шага дошла до входа в гардеробную и включила свет.

Кит успел лишь сунуть перфокарту в карман брюк. И Миранда увидела его. Она взвизгнула от неожиданности.

– Кит! Что ты тут делаешь? Ты так меня испугал! – Она побелела и добавила: – Должно быть, ты все слышал.

– Извини. – Он пожал плечами. – Я вовсе этого не хотел.

Теперь она покраснела.

– Ты никому не скажешь, верно?

– Конечно, нет.

– Я серьезно, Кит. Ты не должен никому говорить. Это будет ужасно. Это может разрушить два брака.

– Да знаю я, знаю.

Тут она увидела бумажник в его руке.

– Чем это ты занимаешься?

Он помедлил, потом ответ вдруг пришел ему в голову:

– Мне нужны деньги. – И показал ей банкноты в бумажнике.

– Ох, Кит! – Миранда огорчилась, но не осуждала его. – Почему ты вечно хочешь легко добыть деньги?

Он подавил желание возмутиться в ответ. Она ведь поверила ему, а это главное. Он ничего не сказал и постарался изобразить раскаяние.

– Ольга всегда говорит, – продолжала сестра, – что ты скорее украдешь шиллинг, чем честно заработаешь фунт.

– Ну ладно, не устраивай мне выволочки.

– Ты не должен красть из бумажника папы – это ужасно.

– Я в довольно отчаянном положении.

– Лучше я дам тебе денег! – Миранда поставила на пол бельевую корзину. На ее юбке было два кармашка. Она сунула руку в один из них и вытащила скомканные банкноты. Отделила две пятидесятки, разгладила бумажки и дала Киту. – Всегда обращайся ко мне – я тебе никогда не откажу.

– Спасибо, Мэнди, – сказал он, вспомнив, как звали ее в детстве.

– Но ты не должен красть у папы.

– О'кей.

– И ради всего святого никогда не говори никому про меня и Хьюго.

– Обещаю, – сказал он.

Тони проспала час тяжелым сном, когда ее разбудил будильник.

Она обнаружила, что лежит на кровати одетая. Она так устала, что даже не смогла снять жакет и туфли. Но сон освежил ее. Работая в полиции в ночную смену, она привыкла не соблюдать урочных часов и могла заснуть в любых условиях и мгновенно проснуться.

Тони занимала этаж в викторианском доме, разделенном на квартиры. У нее были спальня, гостиная, маленькая кухонька и ванная. Инверберн – портовый город, но из ее квартиры не видно было моря. Нельзя сказать, чтобы она любила свой дом, – она бежала сюда, расставшись с Фрэнком, и с этим домом у нее не было связано счастливых воспоминаний. Она жила здесь уже два года, но по-прежнему считала свое жилье временным.

Тони поднялась с постели. Сбросила деловой костюм, который был на ней уже два дня и ночь, и швырнула его в корзину для чистки. Накинув халат, она быстро задвигалась по квартире, собирая вещи в чемодан для поездки в санаторий на пять ночей. Она намеревалась уложить чемодан вчера вечером и выехать сегодня днем, так что теперь приходилось нагонять время.

Она не могла дождаться, когда наконец очутится в санатории. Это было ей необходимо. Ее горести улетучатся с массажем; токсины испарятся из тела в сауне; она покрасит ногти, и подстрижется, и подкрутит ресницы. Главное: она будет участвовать в играх и рассказывать истории старым друзьям, и забудет о своих бедах.

Мама сейчас, должно быть, уже у Беллы. Мама была женщина умная, но старость брала свое. Она преподавала математику в средней школе и всегда помогала Тони в учебе, даже когда Тони была на последнем курсе инженерного факультета. А сейчас она не могла проверить сдачу в магазине. Тони очень любила ее и была глубоко опечалена тем, что она так сдает.

Белла была немного неряхой. Она прибиралась в доме под настроение, готовила, когда испытывала голод, и иногда забывала отправить детей в школу. Ее муж, Берни, был парикмахером, но работал от случая к случаю из-за какой-то непонятной грудной болезни. «Доктор велел мне сидеть дома еще четыре недели», – обычно говорил он в ответ на неизменный вопрос: «Ну как ты?»

Тони надеялась, что маме станет лучше у Беллы. Белла была хоть и неряхой, но женщиной приятной, и мама, казалось, никогда не обращала внимания на ее недостатки. Мама всегда была рада съездить в продуваемый сквозняками дом, принадлежащий городскому совету Глазго, и есть там вместе со своими внуками недожаренную картошку. Но теперь она находилась в начальной стадии слабоумия. Будет ли она так же философски относиться к тому, как Белла ведет дом? И сможет ли Белла смириться с возрастающими странностями мамы?

Однажды, когда Тони что-то раздраженно заметила по поводу Беллы, мама обрезала ее:

– Она не работает так усердно, как ты, потому она и счастливее тебя. – Мама могла быть бестактной, но ее умозаключения, хоть и причиняли боль, были удивительно точными.

Уложив чемодан, Тони вымыла голову, затем приняла ванну, чтобы смыть два напряженных дня. И заснула в ванне. Вздрогнув, она проснулась, хотя прошла всего минута или около того – вода была все еще горячая. Она вышла из ванны и сильно растерлась полотенцем.

Глядя на себя в зеркало во весь рост, она подумала: «Я такая же, как и двадцать лет назад, – все только на три дюйма обвисло». У Фрэнка было немало хороших качеств – по крайней мере вначале, – и одной из приятных особенностей было то, какое удовольствие он получал от ее тела. «У тебя такие роскошные груди», – говорил он. Тони считала, что они слишком большие для ее тела, но он обожал их. «Я никогда не видел волос такого цвета, – однажды сказал он ей, лежа меж ее ног. – Она точно имбирный бисквит». Интересно, подумала Тони, сколько пройдет времени, прежде чем кто-то другой подивится цвету ее волос.