Дин Кунц - Брат Томас

Затянутое облаками небо спустилось вниз, чтобы встретиться с засыпанной снегом землей, и за исчезновением горизонта последовало исчезновение всего созданного человеком и природой. Серый свет дня не оставлял ни единой тени, не освещал, а слепил. В этой белизне сливалось все, кроме того, что находилось непосредственно под ногами, и мы брели, со всех сторон окруженные белым, белым и белым.

С моим психическим магнетизмом я никогда не теряю нужного направления. Но пара-тройка братьев наверняка могли заблудиться и так и бродили бы рядом со школой, если бы не держались друг за друга и не ориентировались на проложенную плугами-снегоочистителями колею, пусть с каждой минутой ее заносило все сильнее.

Другие костяные чудища могли находиться неподалеку, и я подозревал, что вся эта белизна не слепила их так же, как нас. Их органы чувств, похоже, не соответствовали нашим, но, возможно, их превосходили.

За два шага от закатываемых под потолок ворот я увидел их и остановился. Когда все монахи собрались рядом, я быстро пересчитал их по головам, чтобы убедиться, что мы никого не потеряли. Монахов было не шестнадцать, а семнадцать. Русский тоже пришел, но я не включил его в число монахов.

Мимо больших ворот я провел их к маленькой двери. Открыл ее мастер-ключом.

Когда все вошли в гараж, переступил порог, закрыл дверь, запер на врезной замок.

Братья поставили вещи на пол, стряхивали друг с друга снег, стягивали капюшоны.

Семнадцатым монахом оказался брат Леопольд, послушник, который частенько приходил и уходил с ловкостью призрака. Его веснушчатое лицо выглядело не таким уж открытым, как всегда. Куда-то подевалась и обаятельная улыбка.

Леопольд стоял рядом с Родионом Романовичем, и что-то в их позах и фигурах подсказывало мне, что они не просто хорошо знают друг друга, но союзники в каком-то только им известном деле.

Романович опустился на одно колено и высыпал на бетонный пол гаража содержимое шапки-ушанки: костяные кубики.

У самых больших сторона составляла полтора квадратных дюйма, у маленьких — полдюйма, не больше. Полированные и гладкие, они напоминали игральные кости, только без точечек на сторонах. И выглядели так, словно изготовила их не природа, а машины на заводе.

Они дергались, постукивали друг о друга, будто жизнь еще не полностью их покинула. Возможно, их возбуждала память кости, частью которой они были, согласно заложенной в них программе, они могли восстановить эту кость, но в сложившихся условиях им чего-то для этого не хватало.

Кубики напоминали прыгающую фасоль, семена мексиканского растения, которые перемещались благодаря движениям личинки бабочки, жившей в каждом.

И хотя я не верил, что в кубиках находится что-то живое, скажем, личинка бабочки, у меня не было ни малейшего желания раскусить один из них, чтобы проверить эту версию.

Когда все братья собрались вокруг кубиков, один из самых больших завибрировал еще сильнее… и рассыпался на четыре идентичных кубика, естественно, меньшего размера.

Тут же кубик поменьше перевернулся на другую сторону и тоже разделился на четыре части, еще меньших размеров.

Оторвавшись от делящихся кубиков, Романович встретился взглядом с братом Леопольдом.

— Квантомизация, — сказал послушник.

Русский согласно кивнул.

— Что тут происходит? — спросил я.

Вместо того чтобы ответить мне, Романович вновь уставился на кубики.

— Невероятно, — говорил он, похоже, сам с собой. — Но где тепло?

Брат Леопольд отступил на два шага, словно вопрос этот встревожил его.

— Тебе сейчас хочется быть милях в двадцати отсюда, — кивнул Романович. — Но сам видишь, уже поздно.

— Вы знали друг друга до приезда сюда, — похоже, я не сделал никакого открытия.

Кубики все быстрее и быстрее делились на меньшие.

Посмотрев на братьев, ожидая, что они поддержат мое требование к русскому дать внятный ответ, я обнаружил, что ни Романович, ни Леопольд совершенно их не интересуют. Половина монахов смотрели на меня, остальные — на странные и постоянно уменьшающиеся предметы на полу.

— Одд, — обратился ко мне брат Альфонс, — когда в вездеходе мы увидели эту выходящую из снега тварь, вид ее, похоже, не изумил тебя так же, как нас.

— Я просто… не знал, что и сказать, — ответил я.

— Твой левый глаз это подтверждает, — брат Квентин хмурился, как, должно быть, хмурился, глядя на очередного допрашиваемого преступника в отделе расследования убийств.

Кубики продолжали делиться, число их росло и росло, но общей массе полагалось оставаться неизменной. Возьмите яблоко, взвесьте, порежьте на кубики, опять взвесьте, весы покажут ту же величину. На полу масса кубиков определенно уменьшалась.

Последнее говорило за то, что чудовище все-таки было сверхъестественным и состояло из эктоплазмы, пусть и создавалась полная иллюзия того, что мы имели дело с материальным объектом.

Конечно, эту гипотезу еще требовалось доказать. Во-первых, брат Тимоти погиб, а обычный призрак убить его не мог. Во-вторых, вездеход перевернул не полтергейст.

Судя по мертвенной бледности, которая залила обычно веселое мальчишечье лицо брата Леопольда, ему в голову пришла совсем другая гипотеза, в которой не было ничего сверхъестественного, а потому, возможно, еще более пугающая.

На полу кубики все множились и уменьшались в размерах. Теперь они уже напоминали рассыпанную соль. А потом… на бетонном полу осталась только пыль, словно русский ничего не высыпал из шапки-ушанки.

Кровь начала приливать к лицу брата Леопольда, по телу пробежала дрожь, он облегченно выдохнул.

Мастерски отвлекая от себя внимание братьев, у которых наверняка накопились к нему вопросы, Романович подыграл монахам, которые почему-то решили, что мне о происходящем здесь известно больше, чем им.

— Мистер Томас, что это было за существо?

Все братья смотрели на меня, и я вдруг осознал, что я (с мастер-ключом и иногда странным поведением) всегда был для них фигурой куда более таинственной, чем русский или брат Леопольд.

— Я не знаю, что это было.

— Левый глаз не дергается, — заметил брат Квентин. — Ты научился держать его под контролем или действительно не уходишь от ответа?

Но прежде, чем я успел открыть рот, заговорил аббат Бернар:

— Одд, я бы хотел, чтобы ты рассказал братьям о своих необычных способностях.

Оглядев лица монахов, глаза каждого заблестели от любопытства, я покачал головой.

— Во всем мире о моем секрете знает вполовину меньше людей. А так… он станет достоянием широкой общественности.

— Я приказываю им воспринимать твои признания как исповедь, — сказал аббат. — Как исповедники, они будут хранить их и никогда ни с кем ими не поделятся.