Дин Кунц - Брат Томас

— Не все, — я не стал обвинять брата Леопольда в том, что тот рассказал своему духовнику далеко не все, готовясь к вступлению в религиозный орден, и посмотрел на Романовича.

— Я никуда не уйду, — и, словно подчеркивая свои слова, русский вернул ушанку на голову.

Я знал, что он захочет услышать все мои признания, но предпринял еще одну попытку избавиться от него:

— Разве вам не нужно разукрасить кремом еще парочку отравленных пирогов?

— Нет, мистер Томас, я разукрасил все десять.

Я вновь оглядел ожидающие моего ответа лица монахов.

— Я вижу мертвых.

— Этот парень, возможно, старается уйти от ответа, когда чувствует в этом необходимость, — подал голос брат Костяшки, — но лжет он хуже двухлетнего малыша.

— Спасибо, — выдохнул я.

— В другой жизни, до того, как Господь позвал меня, — продолжил брат Костяшки, — я жил в грязном море лжи и лжецов и плавал там не хуже других. Одд на них не похож, не похож на меня, каким я был. Если на то пошло, не похож ни на кого из знакомых мне людей.

Ободренный такой поддержкой, я рассказал свою историю, достаточно подробно, включая и те годы, что я проработал в тесном контакте с начальником полиции Пико-Мундо, который поручился за меня перед аббатом Бернаром.

Братья слушали с живым интересом, не высказывая сомнений. Хотя ни призраков, ни бодэчей в доктринах их веры не было, эти люди верили, что Вселенная создана Богом и в ней установлен священный вертикальный порядок. Признав существование чудовища-из-бурана (определенно демона), они не стушевались, когда им предложили поверить, что к некоему повару блюд быстрого приготовления приходят мертвые, а он в меру сил старается сделать так, чтобы их смерть не осталась безнаказанной.

Новость о том, что брат Константин не покончил с собой, вызвала бурную реакцию. А вот безлицая фигура Смерти на колокольне скорее заинтриговала их, чем испугала. Они пришли к общему мнению, что традиционный экзорцизм против призрака на колокольне мог бы оказаться более эффективным, чем против Uber-скелета, который перевернул вездеход.

Я не мог сказать, поверили ли мне Родион Романович и брат Леопольд, но не считал необходимым убеждать в чем-либо эту сладкую парочку.

Леопольду я, впрочем, сказал:

— Вы не верите, что экзорцизм сработал бы в любом из этих двух случаев?

Послушник уставился в пол, где недавно лежали кубики. Нервно облизнул губы.

Русский избавил товарища от необходимости отвечать:

— Мистер Томас, я готов поверить, что вы живете на границе между этим миром и последующим, что можете видеть то, чего не видим мы. А теперь вы увидели существа, ранее вам незнакомые?

— Вам они тоже ранее не были знакомы? — спросил я.

— Я — всего лишь библиотекарь, мистер Томас, и у меня нет шестого чувства. Но я человек верующий, независимо от того, верите вы мне или нет, и теперь, услышав вашу историю, тревожусь за детей не меньше вашего. Сколько у нас времени? Если что-то и должно случиться, то когда?

Я покачал головой.

— Утром я видел только семь бодэчей. К часу насилия их должно стать больше.

— Вы их видели утром. Не следует ли вам взглянуть сейчас… в половине второго дня?

— Возьмите с собой инструменты… и оружие, — проинструктировал братьев аббат Бернар.

Снег на моих ботинках таял. Я смахнул его на резиновом коврике, который лежал у двери из гаража в коридор подвала, тогда как остальные, ветераны зимней жизни, да и вообще люди, более предусмотрительные, чем я, снимали расстегнутые резиновые боты и оставляли их на полу.

После ленча большинство детей находилось в классах и комнатах отдыха, в каждую из которых я заглянул в сопровождении аббата и нескольких братьев.

Черные тени, которые в этом мире ничто и никто не отбрасывал, скользили по этим комнатам и коридорам, дрожа от нетерпения, радуясь тому, что столько невинных детей вскорости будут корчиться в ужасе и агонии. Я насчитал семьдесят два бодэча и не сомневался, что другие бродят по второму этажу.

— Скоро, — сказал я аббату. — Скоро это случится.

Шестнадцать монахов и один сомнительный послушник решали, как защищать две лестницы, ведущие на второй этаж. Сестра Анжела находилась рядом, на случай, если может понадобиться посильная помощь сестер.

Когда я направился к северо-западному сестринскому посту, она пристроилась рядом.

— Одди, я слышала, что-то случилось на обратном пути из аббатства.

— Да, мэм. Точно случилось. У меня нет времени рассказывать об этом, но у вашего страхового агента будет много вопросов.

— Бодэчи здесь есть?

Я заглянул в комнату по правую руку, по левую.

— Это место просто кишит ими, сестра.

Родион Романович последовал за нами с важным видом одного из тех библиотекарей, которые железной рукой наводят порядок за библиотечными столами, жестоко карают любой шум, а уж тех, кто не сдает книги в срок, преследуют с яростью бешеного хорька.

— А чем нам помогает мистер Романович? — спросила сестра Анжела.

— Он не помогает, мэм.

— Тогда что он здесь делает?

— Скорее всего, что-то вынюхивает.

— Так, может, мне вышвырнуть его?

Перед моим мысленным взором тут же прокрутился коротенький фильм: мать-настоятельница подходит к русскому, ловким приемом тхеквондо выкручивает руку за спину, ведет вниз на кухню, усаживает на табуретку в углу и велит до получения нового указания не подниматься с места.

— Если на то пошло, мэм, даже хорошо, что он у меня на виду. Не приходится волноваться, думая, где он и что затевает.

На сестринском посту по-прежнему дежурила сестра Мириам с вечным «Возблагодарим Господа» на губах, вернее, на нижней губе.

— Дорогой, облако загадочности, которое окружает тебя, становится таким темным, что скоро ты совсем пропадешь из виду. И, замечая проходящий мимо кокон черного смога, люди будут говорить: «Это же Одд Томас. Любопытно, как он нынче выглядит?»

— Мэм, мне нужна ваша помощь. Вы знаете Юстину из тридцать второй комнаты?

— Дорогой, я не только знаю каждого находящегося здесь ребенка, но и люблю их всех, как своих собственных, — ответила сестра Мириам.

— Когда ей было четыре года, отец утопил ее в ванне, но не довел дело до конца, убил только мать девочки, но не ее саму. Это так. Я не ошибаюсь?

Ее глаза превратились в щелочки.

— Я не хочу думать о том, в каком месте мучается сейчас его душа, — она посмотрела на мать-настоятельницу, и в ее голосе послышались виноватые нотки. — Если честно, я не только иногда думаю об этом, мне нравится думать об этом.

— Вот что я хочу знать, сестра. Может, он все-таки довел дело до конца и Юстина была мертва пару минут до того, как полиция или медики оживили ее? Могло такое случиться?