Дин Кунц - Брат Томас

Брат Джон покачал головой:

— Он понимает, какую я поставил перед собой задачу: доказать, что на дне физической реальности, под последним слоем очевидного хаоса — упорядоченные мысленные волны, разум Бога. Но я никогда не говорил ему, что собираюсь создать живое доказательство.

— Вы никогда не говорили ему, — в голосе Романовича слышалось изумление.

Брат Джон улыбнулся своему созданию.

— Я хотел его удивить.

— Удивить? — Изумление в голосе русского уступило место недоверию. — Удивить его?

— Да. Доказательством существования Бога.

— Это не доказательство существования Бога, — голос Романовича зазвенел от презрения. — Это святотатство.

Брат Джон дернулся, словно ему отвесили оплеуху, но тут же пришел в себя.

— Боюсь, вы не слушали меня, мистер Романович.

Улыбающийся, переваливающийся с лапы на лапу, большеглазый флоппи поначалу не казался святотатством. Такой пушистый, уютный, восхитительный.

Когда же я опустился на край кресла и наклонился вперед, чтобы получше рассмотреть флоппи, меня прошиб холодный пот.

Большие глаза флоппи не могли поймать мой взгляд, в них не было любопытства, свойственного глазам щенка или котенка. Они были пустыми, за ними царила пустота.

Мурлыкающие звуки, которые издавал флоппи, ничем не отличались от записанного голоса игрушки, и мне пришлось напомнить себе, что передо мной не игрушка, а живое существо. И теперь я уже слышал не мурлыканье, а бормотание кукол с мертвыми глазами, которых видел в кошмарных снах.

Я поднялся с кресла и отступил на пару шагов от темного чуда брата Джона.

— Доктор Хайнман, — вновь заговорил Романович, — вы не понимаете себя. Вы не понимаете, что сделали.

Враждебность русского определенно ставила брата Джона в тупик.

— У нас могут быть разные точки зрения, это мне ясно, но…

— Двадцать пять лет тому назад вы отвергли своего родившегося с отклонениями от нормы ребенка, отказались от него, бросили.

— Теперь я — другой человек, — ответил брат Джон, шокированный столь быстрым переходом, но явно стыдясь содеянного им.

— Я признаю, что вас мучила совесть, что вы даже раскаялись, и вы проявили удивительное великодушие, отдав церкви все свое состояние, приняли монашеские обеты. Вы изменились, возможно, стали лучше, но вы — не другой человек. Как вы можете убеждать себя в этом, если вы столь хорошо знакомы с теологией вашей веры? Из одного конца вашей жизни в другой вы несете с собой все, что совершили. Отпущение грехов дает вам прощение за содеянное, но не вычеркивает прошлое. Человек, которым вы были, все еще живет в вас, подавленный человеком, которым вы пытались стать.

— Брат Джон, вы видели Фредерика Марча [44] Марч, Фредерик (1897–1975) — американский актер театра и кино. Фильм «Доктор Джекиль и мистер Хайд», в котором Марч (настоящее имя Фредерик Эрнест Макинчир Бикл) сыграл главные роли, вышел на экраны в 1932 г. в фильме «Доктор Джекиль и мистер Хайд»? — спросил я. — Если мы останемся после всего этого живыми, может, нам стоит посмотреть его вместе.

Атмосфера в подземной гостиной оставляла желать лучшего. Никому же не хочется оставаться на пикник в конусе спящего вулкана, если под ногами вдруг слышится гудение.

Брат Джон обиделся, осознав, что его творение встречено с куда меньшим энтузиазмом, чем он ожидал. И его разочарование очень уж походило на уязвленное самолюбие, плохо скрываемое негодование, тревожащую детскую злость.

Милый, вызывающий ужас, обаятельный, бездушный флоппи сел на пол, принялся играть лапками, издавая звуки, которые издает существо, очень довольное собой, уверенное в том, что вызывает у окружающих щенячий восторг. Однако в его смехе с каждой секундой слышалось все меньше веселья.

Костяные чудища, фантом на колокольне, а теперь вот эта демоническая игрушка — являли собой тщеславие, которое напрочь отсутствовало в истинно сверхъестественных существах. Эти создания находились вне вертикального священного порядка человеческих существ и призраков. Тщеславие этих созданий отражало тщеславие того, кто их сотворил.

Я подумал о трехголовом койоточеловеке Томми Клаудуокера и отметил для себя еще одно отличие между истинно сверхъестественными существами и этими странными созданиями, с которыми мы сталкивались на протяжении последних двенадцати часов: фундаментально органический характер всего того, что стало сверхъестественным. В принципе, удивляться этому не приходилось, поскольку настоящие призраки ранее существовали во плоти.

Костяные чудовища более всего напоминали машины. Когда Смерть спрыгнула с колокольни, в полете она разлетелась на геометрические фрагменты, как могла бы разлететься сломавшаяся машина. Вот и для флоппи напрашивалось сравнение не с котенком или щенком, а с заводной игрушкой.

Родион Романович стоял, сунув руки в карманы пальто, словно в любой момент мог вытащить «дезерт игл» и разнести флоппи в клочки.

— Доктор Хайнман, то, что вы создали, не жизнь. В смерти она не разлагается. Ваши творения разделяются на составляющие в процессе, похожем на расщепление атома, только при этом не происходит выделение тепла, а после завершения процесса ничего не остается. Вы создали антижизнь.

— Вы просто не способны оценить достигнутое, — ответил брат Джон. На его лице, как на фасаде летнего отеля в межсезонье, погас свет.

— Доктор, я уверен, что вы построили школу, чтобы искупить свою вину, которую испытывали, бросив сына, и я уверен, что вы перевели Джейкоба сюда, потому что полностью раскаялись в содеянном.

Брат Джон мрачно взирал на него.

— Но человек, которым вы были, по-прежнему внутри человека, каким вы стали сейчас, и у него свои мотивы.

Это обвинение подвигло брата Джона на ответ:

— На что вы намекаете?

Родион Романович указал на флоппи.

— Можете вы убрать эту штуковину?

— Мыслью я могу положить конец существованию флоппи с той же легкостью, с какой создал его.

— Тогда, ради любви Господа, сделайте это.

На мгновение челюсть брата Джона закаменела, глаза превратились в щелочки, вроде бы он не собирался выполнить просьбу.

Но русский излучал не только власть сотрудника государственного ведомства, но и моральную власть. Вытащил из кармана пальто левую руку и вертанул ею: мол, поспешите.

Закрыв глаза, наморщив лоб, брат Джон оборвал существование флоппи. Мерзкое хихиканье прекратилось. Создание брата Джона рассыпалось на кубики. Исчезли и они.

— Вы сами отметили, что порядок превратился в навязчивую идею всей вашей жизни, — указал Романович, как только ученый открыл глаза.

— Здравомыслящий человек встает на сторону порядка, а не анархии, порядка, а не хаоса.