Дин Кунц - Брат Томас

Смерть добралась до Романовича, положила руку ему на плечо, но не напала на него. Фантом смотрел на Хайнмана, словно громом пораженный, не мог поверить, что его бог умирает, как простой смертный.

На этот раз Смерть развалилась на груду кубиков, которые тут же принялись дробиться, становясь все мельче и мельче, пока не исчезли, разложившись сначала на молекулы, потом — на атомы.

К одиннадцати вечера, когда буран начал стихать, в монастырь пробился авангард коллег Романовича из Агентства национальной безопасности на мощных гусеничных вездеходах.

С отключенными телефонами я понятия не имел, как он с ними связался, но к тому времени в сравнении с облаками загадочности, которые окутывали его, мои облака загадочности тянули разве что на легкий туман.

Во второй половине пятницы число агентов возросло до пятидесяти, и они взяли под контроль всю территорию аббатства и расположенные на ней здания. Братьев, сестер и одного потрясенного гостя подробно допросили, хотя детей, по настоянию монахинь, вопросами не беспокоили.

АНБ составило «легенды», касающиеся смерти брата Тимоти, брата Максуэлла и Джона Хайнмана. Родственникам Тимоти и Максуэлла сообщили, что они погибли при аварии вездехода и тела слишком изуродованы, чтобы хоронить их в открытых гробах.

По каждому уже отслужили заупокойную мессу. А весной, хотя хоронить было нечего, на кладбище у леса собирались поставить два могильных камня. Чтобы имена братьев остались бы памятью для тех, кто их знал и любил.

Тело Джона Хайнмана, пусть по нему тоже отслужили мессу, положили в холодильник. С тем чтобы через год, когда его смерть уже не смогут связать со смертями Тимоти и Максуэлла, объявить, что он умер от обширного инфаркта.

Родственников у него не было, за исключением сына, которого он так и не признал. Несмотря на ужас и горе, принесенные Хайнманом аббатству Святого Варфоломея, братья и сестры решили похоронить его на своем кладбище, пусть и в стороне от остальных.

Суперкомпьтерами Хайнмана тут же занялось АНБ, с тем чтобы после изучения на месте увезти их из аббатства. Та же судьба ждала и остальное оборудование, особенно из круглой комнаты, служившей машиной творения.

У братьев и сестер (и у вашего покорного слуги) взяли подписку о неразглашении, и нам всем дали понять, какое суровое наказание ждет тех, кто нарушит данное им слово. Я не думаю, что агенты тревожились из-за братьев и сестер, для которых один лишний обет не имел никакого значения, но вот со мной они провели много времени, красочно объясняя все нюансы процесса, который скрывался за словами «гнить в тюрьме».

Я все равно написал эту рукопись, потому что рукописи — моя психотерапия и форма покаяния. Все равно опубликована она будет после того, как я уйду то ли к вечной благодати, то ли к проклятию, а там меня не достать даже АНБ.

Хотя аббат Бернар не нес никакой ответственности за исследования Джона Хайнмана, между Рождеством и Новым годом он настоял на уходе в отставку.

Он называл подземное убежище Джона Хайнмана aditum — «самая священная часть места поклонения Богу, закрытая для простых верующих, святая святых». Он согласился с ложной идеей, будто к Богу можно прийти через науку, и его это мучило, но угрызения совести вызвало прежде всего другое: он не распознал, что побудительным мотивом Джона Хайнмана была не гордость за гениальность, дарованную Богом, а тщеславие и скрываемая ото всех злость, которые перечеркивали все его достижения.

Грусть окутала аббатство и школу Святого Варфоломея, и я сомневался, что она рассеется даже через год. Поскольку костяные чудовища, прорывавшие оборону второго этажа школы, рассыпались на кубики в момент смерти Джона Хайнмана, как и фигура Смерти, в бою погиб только брат Максуэлл. Но скорбь по Максуэллу, Тимоти и Константину оставалась в каждом из дней монастырской жизни, который проходил без них.

В субботу вечером, через три дня после кризиса, Родион Романович пришел в мои апартаменты в гостевом крыле с двумя бутылками хорошего красного вина, свежим хлебом, сыром, ветчиной и различными деликатесами, в которые он не подсыпал яду.

Бу большую часть этого вечера лежал на моих ногах, словно боялся, что они замерзнут.

На какое-то время заглянул Элвис. Я думал, что он уже ушел в следующий мир, как, похоже, сделал Константин, но Король остался. Тревожился обо мне. Но, подозреваю, для своего ухода он выбирал наиболее драматический момент. А умением выбирать такие моменты он славился и при жизни.

Около полуночи, когда мы сидели за маленьким столиком у окна (у этого самого окна несколькими днями раньше я дожидался первого снега), Родион сказал:

— В понедельник ты можешь уйти, если захочешь. Или останешься?

— Я, возможно, еще вернусь сюда, но сейчас это место не для меня.

— Я уверен, что все братья и сестры, без единого исключения, уверены, что это место всегда будет тебе родным домом. Ты спас их всех, сынок.

— Нет, сэр. Не всех.

— Всех детей. И Тимоти убили через час после того, как ты увидел первого бодэча. Для него ты ничего не смог бы сделать. А вина за смерть Максуэлла лежит скорее на мне, чем на тебе. Если бы я разобрался в ситуации и застрелил Хайнмана раньше, Максуэлл мог остаться в живых.

— Сэр, вы удивительно добры для человека, который готовит людей к смерти.

— В некоторых случаях, знаешь ли, смерть — это добро, проявленное не только к человеку, которого отправляют в мир иной, но и по отношению к людям, которых он мог уничтожить. Когда ты уедешь?

— На следующей неделе.

— И куда?

— Домой в Пико-Мундо. А вы? В любимый Индианаполис?

— Вынужден с грустью отметить, что в мое отсутствие Библиотека штата Индиана, расположенная в доме сто сорок по Северной Сенатской авеню, пришла в запустение. Но поеду я в высокогорную пустыню в штате Калифорния, чтобы встретить миссис Романович по ее возвращении из космоса.

Мы выработали определенный ритм нашего разговора, так что я отпил глоток вина и насладился им, прежде чем спросить:

— Из космоса… вы хотите сказать, с Луны, сэр?

— Нет, на этот раз она не летала так далеко. Целый месяц очаровательная миссис Романович работала на благо этой замечательной страны на борту некой орбитальной платформы, о которой я больше не могу сказать ни слова.

— Ее усилиями Америка навечно обретет безопасность, сэр?

— Ничто не вечно, сынок. Но если бы я вверил судьбу нации одной паре рук, думаю, никакие другие, кроме ее, не пользовались бы моим абсолютным доверием.

— Хотелось бы мне с ней встретиться, сэр.

— Может, еще и встретишься.

Элвис отозвал Бу, чтобы почесать ему живот.

— Меня тревожит информация, хранящаяся в компьютерах доктора Хайнмана. Если она попадет не в те руки…