Грегг Гервиц - Обвинение в убийстве

Медведь рано осиротел, ни разу не был женат. Рэкли были его суррогатной семьей во всех смыслах этого слова. Тим вместе с Медведем в течение трех лет отлавливал беглых преступников в центре города. Началось это одиннадцать лет назад, когда Тим уволился из рейнджеров. А еще они вместе служили в отряде, приводящем в исполнение приказы об аресте. Этот отряд был ударной силой подразделения: его члены выбили кучу дверей и заметно поубавили двадцатипятитысячную армию преступников, сбежавших из федеральных тюрем и скрывающихся на огромных просторах Лос-Анджелеса, скрутили и отправили обратно в тюрьму всех тех, на кого смогли надеть наручники.

Хотя до пенсии Медведю оставалось еще пятнадцать лет, в последнее время он начал с таким недовольством говорить о дне выхода на заслуженный отдых, как будто тот стремительно приближался. Он даже заочно закончил Школу права Юго-Западной юридической академии Лос-Анджелеса, чтобы было чем заняться после того, как он выйдет в отставку, – правда, два раза завалил выпускной экзамен, но в конце концов выбрался оттуда с дипломом в кармане. Судья Ченс Эндрю, с которым Медведь частенько работал вместе, привел его к присяге в здании Федерального суда в центре Лос-Анджелеса, они с Тимом и Дрей прямо в холле выпили за его успех из одноразовых стаканчиков, и с тех пор лицензия Медведя пылилась в нижнем ящике письменного стола в его кабинете. Он был на девять лет старше Тима, и недавно появившиеся на его лице морщинки выдавали эту разницу в возрасте. У Тима, который пошел в армию в девятнадцать лет, было явное преимущество: он по-юношески легко перенес все невзгоды адаптационного периода и демобилизовался закаленным, но целым и невредимым.

– Отпечатки покрышек, – сказал Тим. – Если этот парень такой рассеянный, что-нибудь обязательно всплывет.

– Да-да, всплывет.

Тим затормозил и свернул на стоянку у едва заметного указателя, надпись на котором гласила: «Окружной морг Вентуры». Он остановил машину перед входом, где стоянка запрещена, швырнул на приборную доску свой значок судебного исполнителя.

Они сидели молча. Тим зажал ладони между коленками.

Медведь выудил из бардачка пинту виски, дважды глотнул, издав булькающий звук, и протянул бутылку Тиму. Тим сделал большой глоток, чувствуя, как виски обжигает горло, прежде чем раствориться в желудке. Он завинтил крышку, потом снова открыл, сделал еще один глоток, потом поставил бутылку на приборную доску, распахнул дверь чуть резче, чем нужно, и через спинку переднего сиденья посмотрел на Медведя.

Сейчас – только сейчас – пришло горе. У Медведя были красные опухшие веки, и Тиму пришло в голову, что он, наверное, по дороге к ним где-нибудь притормозил, посидел в своей машине и поплакал.

На секунду Тиму показалось, что он может окончательно потерять контроль над собой, закричать и, не останавливаясь, орать до бесконечности. Он думал о том, что его ожидает за стеклянными дверьми, и вдруг где-то глубоко внутри (о существовании такой глубины в себе он даже не подозревал) нашел в себе остатки мужества. У него в животе все перевернулось, но он, сделав над собой усилие, сжал зубы.

– Ты готов? – спросил Медведь.

– Нет.

Тим вышел из машины, Медведь двинулся за ним.

Искусственный свет был невыносимо ярким, он отражался от полированной плитки двери и от стальных ящиков с мертвыми телами. В центре комнаты, на столе, накрытый покрывалом голубого больничного оттенка, в ожидании их прихода лежал искалеченный труп.

Патологоанатом, маленький человечек с растрепанными волосами и в круглых очках, еще больше усиливающих сходство с типичным представлением о людях его профессии, нервно теребил висевшую у него на шее маску. Тим пошатнулся, не сводя глаз с голубого покрывала. Тело под ним было неестественно маленьким и непропорциональным. И он почти сразу почувствовал запах. Сквозь резкую смесь запаха металла и дезинфекции пробивался дух земли и еще чего-то отвратительного. У Тима в желудке, словно пытаясь вырваться на свободу, подпрыгнул виски.

Патологоанатом потер руки и спросил предупредительно и с опаской:

– Тимоти Рэкли, отец Вирджинии Рэкли?

– Да.

– Если хотите, э-э, можете пойти в соседнюю комнату, а я подкачу стол к окну, чтобы вы могли ее, э-э, идентифицировать.

– Я хотел бы остаться наедине с телом.

– Дело в том, что экспертиза еще не закончена, так что я не могу…

Тим открыл бумажник и вытащил значок судебного исполнителя. Патологоанатом коротко кивнул и вышел. Люди гораздо больше уважают горе, как, впрочем, и любые другие эмоции, если их носителем становится представитель власти.

Тим повернулся к Медведю:

– Все в порядке, старина.

Медведь несколько секунд вглядывался в лицо Тима. Должно быть, то, что он увидел, успокоило его, потому что он повернулся и вышел, осторожно прикрыв за собой дверь. До Тима донесся едва слышный щелчок.

Перед тем как подойти, Тим внимательно вгляделся в фигуру на столе. Он не знал, какой конец покрывала приподнять. Обычно он имел дело с мешками для трупов, и ему не хотелось отогнуть не тот край покрывала и увидеть больше, чем было необходимо. В силу своей профессии он знал, что от некоторых воспоминаний избавиться невозможно.

Он решил, что патологоанатом, скорее всего, положил Джинни головой к двери, и осторожно потрогал этот край покрывала, на ощупь различив выпуклость носа и впадины глазниц. Тим не знал, вымыли ей лицо или нет, впрочем, он сомневался, что хотел бы этого, а может, предпочел бы увидеть все как есть, чтобы острее почувствовать тот ужас, который она пережила в последние секунды своей жизни.

Он сдернул покрывало и задохнулся, как от удара в солнечное сплетение, но не отвел взгляд, не отошел, не отвернулся. Внутри него яростно билась боль – острая, порождающая ярость; он смотрел на бескровное, разбитое лицо Джинни, пока боль не прошла.

Дрожащей рукой он достал из кармана ручку и этой ручкой убрал изо рта Джинни прядь волос – таких же прямых и светлых, как у Дрей. Эту единственную мелочь он хотел исправить, хотя все ее лицо было в кровоподтеках и ссадинах. Сейчас он бы ни за что до нее не дотронулся, даже если бы захотел. Теперь она уже была уликой.

Единственное, за что он был благодарен судьбе, – что Дрей не придется запомнить Джинни такой.

Он осторожно прикрыл лицо Джинни и вышел. Медведь вскочил с одного из отвратительно зеленых стульев. Подошел патологоанатом, потягивая воду из бумажного стаканчика, который он выудил из автомата в коридоре.

Тим хотел заговорить, но не смог. Когда голос к нему вернулся, он сказал:

– Это она.

Обратно к Дрей они ехали молча. Пустая бутылка со звоном перекатывалась по приборной доске. Тим нервно прижал ладонь к губам, потом машинально повторил жест.

Читать дальше