Михаил Кречмар - Центр мира

Он снова закричал. И при этом описался.

Обмочившись, Сулейман почувствовал себя чуть-чуть легче. Тёплая моча немного согрела его тело. Он даже закрыл глаза, и попытался чуть-чуть задремать, надеясь, что этот кошмар пройдёт, как только он проснётся.

Проснулся он, по ощущениям, очень быстро – некто вошедший снова облил его из ведра водой. Вода, выливаясь, шуршала, и на поверхности холста Сулейман с ужасом увидел кристаллики льда.

Дверь вновь приоткрылась, пропуская вошедшего человека обратно, и оттуда, из приотворившейся щели, пахнуло свежесваренным кофе и сладкой выпечкой. Спазм желудка буквально перекрутил Измаилова наизнанку. Он посмотрел на часы – и ужаснулся: прошли почти сутки с момента странного похищения в туалете Golden Needle.

Способ ломки подследственного был личным ноу-хау Макса Спадолина, и привёз он его оттуда же, откуда сам был родом – из глухих тюменских урманов. Нежелательных соседей охотники-промысловики убивали изысканным и мучительным способом – оборачивая их на несколько дней в мокрый брезент. В конце концов человек умирал мучительной смертью от смешанного эффекта голода, холода и страха. Преимуществом этого метода промышленникам виделось практическое отсутствие внешних и внутренних травм. Умерщвлённую таким образом жертву охотники потом облекали в его же мокрую одежду и оставляли лежать в живописной позе недалеко от зимовья посреди лыжни. В местном фольклоре это называлось «замёрз на пороге собственного дома». Максу пришла в голову мысль использовать этот метод, лишь несколько усовершенствовав его, для проведения несанкционированных допросов с пристрастием.

Важнейшим усовершенствованием были часы.

В классической методике допросных методов считалось, что ни в коем случае подследственному нельзя давать ощутить ход времени – на это были направлены все хаотические включения света в камерах без окон, произвольные по времени выдачи пищи и прочие незамысловатые тюремные хитрости.

Спадолин поступил примерно так же. Только он разработал собственный алгоритм хода часов, и именно это использовал в качестве основного дезориентирующего во времени механизма.

Итак, человеку первые два часа заключения кажутся нестерпимо долгими, вне зависимости от реального хода времени?

Отлично, первые два с половиной часа будут на нашем механизме проходить как два, то есть каждый час будет на четверть короче.

После этих двух часов узник, как правило, начинает особенно пристально следить за временем, отслеживая каждый такт стрелки.

Ещё лучше. Каждый час, отмечаемый на циферблате этими вот стрелками, будет тянуться час сорок по астрономическому времени.

Дальше человек перестаёт внимательно следить за ходом часов, и его, этот ход, можно несколько ускорить. Вместо астрономического часа эти стрелки проходят часовой цикл за сорок минут. Это порождает у заключённого иллюзию стремительного течения времени, но при этом ничего не происходит, не появляется помощь и не приходит следователь.

Человек не железный и, измученный ожиданием, засыпает. Здесь он и вовсе перестаёт следить за временем, и стрелки, через внешний привод, переводятся сразу на несколько часов вперёд. После чего человека принудительно будят, и он ужасается тому, сколько он находится в заключении – без предъявления каких-либо обвинений или требований. Всё это время он лишён даже малейшей возможности двигаться и замерзает.

Запахи свежеприготовленной пищи также входили в алгоритм преддопросной подготовки. Таким образом, через восемнадцать часов реального времени, которые Измаилову представлялись тремя сутками, Макс вновь вошёл в комнату, разрезал на узнике кокон из холста и задал первый вопрос.

Сулейман Измаилов, почти остывший, измазанный собственными нечистотами, с обезумевшим взглядом, дрожал такой крупной дрожью, что казалось, будто его колотит в пляске святого Витта. Услышав обращённые к нему слова, он расплакался.

Тут в комнату вошёл Шемякин с горячим кофе и хрустящим рогаликом.

Здесь Измаилов начал торопливо говорить и не замолкал в течение последующих четырёх часов.

Он говорил обо всём – о транспортировке наркотиков из Азербайджана и Турции, называя имена курьеров, сроки доставок, описывая транспортные схемы, указывая пароли, точки передачи и посредников. Он рассказывал о системе найма проституток для последующего их экспорта в Турцию, Алжир и Марокко. Он объяснял, как отмываются деньги, полученные от реализации незаконно добытой нефти в Ичкерии, называл юридические адреса офшоров, номера и пароли счетов.

Макс исподволь соображал, что из полученной таким путём информации можно немедленно использовать в оперативных целях, чем можно поторговаться с партнёрами, а о чём можно и вовсе умолчать внутри Службы. Одно было понятно: Измаилов совершенно «рассыпался» и сейчас основная задача – собрать с него всю информацию, потому что в дальнейшем использование этого источника станет попросту невозможным. Макс даже прикинул, как можно было бы устроить «красивый» уход адвоката от дел, но потряс головой и запретил себе об этом думать – для этого в Службе существовали другие специалисты.

Вопросы, которые Макс начал задавать после четырёхчасового выплеска информации, вроде бы даже поставили Измаилова в тупик. На самом деле их объекты выглядели настолько несерьёзными на фоне только что названных депутатов, высоких милицейских и таможенных чинов, известных адвокатов, руководителей крупных компаний, что производили впечатление форменного издевательства.

А спрашивал Макс о «Центре-Рерих», Фонде спасения диких кошек и Александре Никонове.

Измаилов отвечал.

Да, средства «Центра-Рерих» и СДК идут на финансирование одного объекта в Восточном Туркестане. Да, объект находится на территории КНР, поэтому деньги на него поступают по очень сложной схеме – через природоохранные агентства и трансграничный заповедник «Карас». На территории объекта проходят курс реабилитации раненые участники чеченского сопротивления – так, по крайней мере, известно ему, Измаилову. Попутно они помогают каким-то местным моджахедам, об этом он, Сулейман, ничего не знает. «Мамой клянусь!»

Кто организовал объект?

Шейх Калеб.

Этот шейх Калеб время от времени упоминался и ранее во время допроса, причём при его упоминании Измаилова начинала колотить самая настоящая падучая.

Профессор Никонов был очень важным, он что-то такое открыл или нашёл. Шейх приказал его убрать.

– Где сейчас Махмуд-палван? – неожиданно бросил Макс.

Сулейман даже не удивился вопросу.

– Был в Стамбуле. Сейчас снова в Алматы.

– Что он там делает сейчас?