Мартин Смит - Волки сильнее собак

– Я не закончил расследование.

– И последнее. Перед приходом ко мне примите душ и сожгите одежду, – сказал Зурин и дал отбой.

Ева, как хорошая барменша, вновь наполнила стаканы.

– Приказ выступать? И куда же ты отсюда направляешься? Ты ведь должен ехать в какое-то определенное место.

– Не знаю.

– Не смотри так грустно. Ты не можешь осесть здесь навсегда. Кого-то обязательно убивают и в Москве.

– Конечно.

– Сколько еще можно спать с женщиной, зараженной радиацией? Хорошего здесь мало.

– Ты не радиоактивна.

– Перестань, я все-таки врач. Мне просто надо понять ситуацию. Сделать прогноз. Похоже, что ты скоро уезжаешь.

– Я не могу это сделать.

– Неужели? А я принимала тебе за мужчину другой породы.

– И какой же?

– Воображаемой. – Ева через силу улыбнулась. – Извини, но так нечестно. Ты столько наслаждался собой, а я тобой. «Никогда не разбивай мечты» – это хорошее правило. Но ты должен радоваться, что уезжаешь. Возвращаешься из ссылки, снова окажешься среди живых.

– Именно так мне и сказано. – Аркадий почувствовал, что мысли его разбегаются в разные стороны.

– Скажи по секрету, ты ведь чуточку счастлив и даже вздохнул с облечением, что решение за тебя принял кто-то другой? Так ведь?

– Не так.

– Я не думаю, что мы стали бы образцовой парой. Ты терпеть не можешь театральность, а я постоянно играю. Не говоря уже о загубленных продуктах. Когда ты уезжаешь?

– Должен отправляться немедленно.

– Да что ты… – Ева погрустнела. – Все прошло, все миновало. Переночевали вместе разок и только. – Она одним глотком выпила полстакана и поставила его. – Не самогон. Мы всегда будем помнить нашу самогонную гулянку. Что ж, говорят, короткое прощание самое лучшее.

– Я вернусь через день. Самое большее через два.

– Даже и не думай. – Ева запахнула потуже халат и подняла пистолет, когда Аркадий приблизился. По лицу ее бежали блестящие полоски слез. – Зона – закрытый клуб, не для всех, и тебя просто не приняли в его члены. Уходи!

Аркадий нашел Бобби Хоффмана сидящим с фонариком на заднем дворе, который порос дикими розами и колючим кустарником, простирающим ветки в темноту. Кто-то давно поставил в саду ульи, но пчелиная семья все еще роилась. Несмотря на поздний час, десяток пчел соблазнил свет фонарика Бобби. Бобби позволил пчелам ползать с руки на руку и вокруг пальцев, словно окольцовывая их. Другие пчелы устроились на шляпе.

– Отец держал ульи на Лонг-Айленде. Такое было у него хобби. Иногда он надевал сетку, но обычно не делал этого. В холодные зимы отвозил пчел во Флориду. Я любил эти поездки. Незажженная сигара во рту. Он никогда не курил, занимаясь с пчелами. Соседи беспокоились: «Мистер Хоффман, а что, если ужалят?» А отец говорил: «Любите цветы, яблоки, груши? Тогда терпите пчел». Как-то в один год, просто для самоутверждения, он послал меня обойти соседей и собрать деньги в зависимости от количества имеющихся у них цветов и плодовых деревьев, поскольку мы были вынуждены сократить количество ульев. В моей жизни тоже наступили некоторые перемены. Когда мне исполнилось тринадцать, возраст религиозного совершеннолетия, отец взял меня с собой в Копу, клуб. Все знали отца: крупный человек, зычный голос. Он посадил одну из хористок мне на колени и подарил ей брошку в виде пчелы с бриллиантовыми глазками. Он все доводил до логического конца. Если нравишься, то ты на коне. Ну а если нет, то ничего не попишешь. Однажды на юге два придурка увидели на нашей машине номер и спросили, не из Нью-Йорка ли еврейчик. Он избил их до полусмерти. Управляющему мотелем пришлось его оттаскивать. Вот так. Когда я впервые встретился с Пашей, то подумал: «Боже, как он похож на моего старика!»

– Нам надо идти, – произнес Аркадий.

– Отец был крут с ирландцами. Его считали ирландцем, потому что он мог пить, петь и драться. Женщины? Они вились вокруг него как пчелы. Мать обычно говорила: «Опять ты со своей шиксой обманул меня». Она верила в Бога. Забавно, отец строго следил, чтобы я ходил в йешиву. Он говорил: «Бобби, евреи отличаются тем, что они не просто поклоняются Богу, но связаны с Ним письменным заветом. Это Тора. Пойми ее мелкий шрифт и сможешь разбирать любой мелкий текст».

– Повторите ему, – промолвил Яков, наблюдая за улицей.

– Мне позвонил прокурор Зурин и приказал вернуться в Москву, – сказал Аркадий. – Он был бы рад оставить меня здесь навечно, и поэтому есть только одна причина, из-за которой, думаю, он так спешно убирает меня: сюда летит полковник Ожогин.

– Помните доблестного милиционера? – спросил Яков.

– А капитана Марченко в кафе? – напомнил Аркадий Бобби. – Того самого, который разузнавал о вашем бизнесе? По-моему, лампочка в его голове загорелась. Думаю, он позвонил Ожогину, и, судя по настойчивости в голосе Зурина, Ожогин летит за вами. Не для того чтобы арестовать тебя – в таком случае они бы поручили это мне.

– Он хочет побить Бобби? – спросил Я ков. – Ладно, дадим ему десять минут. Пусть минут десять «поговорит» с Бобби. Потерпит…

Бобби тихо засмеялся, чтобы не спугнуть пчел со шляпы.

– Он летит из Москвы не только ради десятиминутного «избиения еврея».

– Это будет не просто наказание – ты, Бобби, представляешь угрозу «НовиРусу», когда находишься где-то рядом, – сказал Аркадий.

Бобби неопределенно пожал плечами, и до Аркадия дошло, что тот с каждым днем становится все более вялым.

– Это просто твои догадки, – сказал Бобби. – У тебя нет никакого доказательства, что полковник летит сюда.

– Хочешь подождать и убедиться лично? Если я не прав, уедете из зоны на день раньше. Если прав, а вы останетесь, то не проживете и дня.

Бобби опять пожал плечами.

– Что случилось со старым неуловимым Бобби Хоффманом? – спросил Аркадий.

– Устал.

– Что случилось с вашим отцом? – спросил Яков.

– Его сгубила тюрьма. Агенты налоговой инспекции бросили отца туда лишь затем, чтобы заставить его назвать своих компаньонов. Он был сам по себе и никого не назвал, поэтому его продержали в тюрьме несколько лет. За шесть лет тюрьмы он заработал диабет и нарушение кровообращения. Сносное лечение? Какое там! Отняли у него сначала одну ногу, а потом и другую. Взяли отца видным человеком, а превратили в урода. Последние его слова ко мне: «Не давай им заточить тебя, или я встану из могилы и выдам тебе по первое число». Думаю об этих словах и вспоминаю, каким отец был до тюрьмы. А глядя на пчел, я уверен, мой старик думал: «Куда они летят? На яблоневый цвет? На грушу? Или просто жужжат под солнцем?»

– Главное, чтобы не раздавили, – сказал Аркадий.

Бобби прищурился.

– Туше.

– Пора идти, Бобби.

– Есть варианты? – Слабая улыбка.