Максим Павлов - Серафим и его братва

— Кто на свете всех чернее, всех упрямей и гнилее? — запевал малолетний преступник. А хор дружно подхватывал:

Попробуй-ка не возгордиться от подобных славословий! И все же… Кроме нескольких нечаянных слезинок черного цвета, упавших со щеки Эммануэль в неизменный бокал молочного коктейля, ничто не выдало её растревоженных амбиций. А что до испорченного белого напитка, так ведь не бывает бочки меда без ложки дегтя.

Да уж, слова Большого Патрона и хор мальчиков растрогали Эммануэль. Торжествуя очередную безнаказанную победу, напевая под нос слова гимна: «Кто на свете всех чернее, всех упрямей и гнилее? Ля-ля-ля-лю-лю-лю!..», возвращалась преступница во дворец. На ее темных губах играла демоническая улыбка. Однако, как это часто бывает, словив кайф в минуты триумфа, уголовники быстро теряют бдительность и из легендарных победителей превращаются в обыкновенных жертв криминального произвола. Подкатив к дому, Эммануэль вышла из лимузина и отправилась искать по своим безграничным залам Антуана.

— Антуа-ан! — ласково звала она. — Где ты, моя птичка? Где ты, моя клубничка?.. Иди скорей сюда, я тя поцелую.

Но дворец ответил хозяйке гробовым молчанием.

— Чё за херня? — не поняла Эммануэль. — Где Антуан? Где тя вечно черти носят?!

Она посмотрела в вестибюле, в Первой и Второй гостиных, но никого не нашла. Самым подозрительным было то, что на месте не оказалось ни одного лакея. Эммануэль выругалась и заглянула в Зеркальную галерею.

И вот, как только она туда сунулась, в Зеркальной галерее мгновенно вспыхнул ослепительный свет. От неожиданности Эммануэль зажмурилась, ведь она не выносила ничего светлого. Когда же ее глаза привыкли к нечеловеческой иллюминации (шутка ли, двести лампочек плюс сотня зеркал!), она поняла, что влипла в засаду, коварство которой не шло ни в какое сравнение с удовольствием, полученным ею на пиршестве в «Каннибале».

В центре галереи, в кресле времен императрицы Екатерины, положив ноги на накрытый стол, сидел, хихикал и тащился вдупель обнаглевший… Василий Исидорович Бляха!

По меньшей мере дюжина вооруженных бандитов перекрывали входы и выходы из Зеркальной галереи.

Но все это были лишь цветочки по сравнению с ягодкой, приготовленной Лысым на обеденном столе: черная скатерть, двухметровое блюдо из китайского фарфора шестнадцатого века и на нем чудовищная клубничка: обнаженный Антуан, декоративно посыпанный листьями салата, петрушкой, укропом и сельдереем. Обрамляли отрока помидоры и огурцы, оливки и зеленый горошек, лук, чеснок и красный перец — натюрморт безумный и великолепный, — будучи работником общепита, Эммануэль не могла не оценить тщательность и изобретательность его составителя. Если бы главным действующим персонажем картины был не Антуан, а какой-нибудь другой мальчуган, она, скорее всего, только похвалила бы художественный вкус Лысого. Но Антуан!..

— О чёрт… — прошептала Эммануэль.

— Дьявольски аппетитно, — похвалил сам себя Бляха.

— Да уж…

— И, по-моему, чертовски вкусно.

— А ты пробовал, что ль? — бледнея, спросила Эммануэль.

— Нет — тебя жду… Может, стаканчик молочного коктейля? — Предложил Лысый. — Че-то ты как-то… сама не своя. Как не дома.

Кто-то услужливо поднес хозяйке белый стакан, но она отказалась.

— Давненько я к тебе не заглядывал! — Лысый самодовольно щерился. — Как твои гнилые делишки, мать?

— Твоими проклятиями, батюшка. Как твои?

— Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить.

— Тьфу-тьфу-тьфу, — закивала Эммануэль и посмотрела на аппетитного Антуана. — Лысый, черт бы тебя побрал, ну чё ты с ним сделал? Ну на хера так выстебываться?

— Нравится? — Авторитет добродушно хихикал. — Может, возьмешь меня к себе поваром? Хи-хи-хи-хи-хи…

Эммануэль пристально вгляделась в бестыжие глаза уголовника и твердо ответила:

— Нет уж, батюшка, хрен те узлом, у меня и так поваров до вони, конкуренция выше крыши.

— Ну нет так нет, — развел руки бандит. — Я не напрашиваюсь.

— Сделай милость, объясни, че здесь произошло. Чё-то я ни фига не врубаюсь, — попросила Эммануэль, кивнув на сервированный стол. — Чё с Антуаном? Чё за дела?

— Спит засранец, — ответил Лысый.

— Бздишь же, — не поверила Эммануэль. — Ты чё, жарил его, что ль? Чё он такой офигевший? А? Антуа-ан! — Она похлопала мальчишку по щекам. — Вставай, клубничка моя, не фиг мне мазуриком прикидываться.

Но мальчик и пальцем не пошевелил.

— Да спит он, говорю! — уверил Лысый и перекрестился: — Вот те крест.

— Ну ладно… — Эммануэль отошла от тарелки. — Спит так спит. А те-то чё тут надо? Че припёрся?

— Ща объясню, — пообещал Бляха, сделав серьёзное лицо. — Присядь, мать, базар у нас будет долгий.

— Ты, что ль, его усыпил? — спросила Эммануэль, присаживаясь на краешек единственного стула (отказаться было невозможно: более десятка вооруженных отморозков Лысого следили за каждым движением хозяйки дврорца).

— Я, — ответил Лысый.

— На хрена?

— Пурга пошла, что ты записалась в авантюристки, мать. Мол, корешишься со всякой сранью. Вот я и забеспокоился: может, чернушка двинулась, может, ей любовник надоел? — Бляха потрепал ухо и перевел взгляд на эксцентричный натюрморт.

Эммануэль поняла, что базар пошел конкретный.

— Когда это я со сранью корешилась? — лицемерно парировала она. — Чё-то не припомню.

— А придется припомнить, — сказал Лысый.

— И кто тебе только баки заливает? — пожала плечами Эммануэль, решив до конца держаться тактики глупой коровы. — Нельзя же всему верить, Лысый! К тебе прям любое фуфло липнет, как муха на г… — Она едва не проговорилась.

Суровый взгляд Лысого оборвал Эммануэль на полуслове. Она безнадежно махнула рукой и замолчала.

— Хочешь съесть Антуана? — спросил вдруг Лысый, словно угощал шоколадным батончиком.

— О нет! — встрепенулась Эммануэль. — Не имею ни малейшего желания есть Антуана. Тем более что я только из ресторана.

— Сытенькая, да?

— Очень даже сытенькая, мать твою.

— Ну и чем же сегодня кормили в твоём ресторане?

— Чем кормили, тем кормили, — буркнула Эммануэль. — Я в чужие тарелки не заглядываю.

— Гордая, да? — усмехнулся Лысый. — А я вот не гордый, я заглядываю. — Он сунул нос в ёмкость с Антуаном и с наслаждением принюхался: — Какая красота! Напрасно отказываешься. Попробуй!

— Нет-нет-нет! — Эммануэль энергично замахала руками. — Ни за что. И вообще я вегетарианка.

— А я нормальный. Я че, зря старался? — Лысый обошел блюдо вокруг, не сводя с Антуана взгляда истинного гурмана. — Че ты меня обижаешь, мать? Ну нет так нет, я пока не заставляю. Обидно, конечно, но чё делать? Ответь мне тогда, пожалуйста, на два вопроса.