Эрик Богосян - Торговый центр

– А пакет?

Она сложила покупки в пакет.

– Спички?

Она смахнула в пакет картонный квадратик. Пакет захрустел в пальцах, и, чуть помедлив, Мэл взглянул девушке в глаза.

– Сядь на диету. Ты слишком толстая.

– А ты воняешь, и у тебя изо рта несет.

Мэл почувствовал тяжесть пистолетов в кобурах. Улыбнулся своей щербатой улыбкой.

– Думаешь?

– Ага.

– Если ты считаешь, что у меня изо рта пахнет, попробуй на вкус мой член, когда я выну его из твоей пухлой розовой задницы.

Девушка оцепенела.

– Моя сперма гораздо полезней, чем то говно, которое ты жрешь.

Она бросила взгляд куда-то за прилавок.

– Хочешь, скажи? Хочешь? Хочешь пососать мой хуй, измазанный говном?

– Нет.

– Тогда так: если кто-нибудь дает тебе совет, будь повежливее, прими к сведению и скажи «спасибо».

– Спасибо.

– Собираешься нажать на эту красную кнопочку? Валяй. Но не обессудь, если что случится, потому что пока это так, разговорчики. Ты уж мне поверь, я способен на большее.

Мэл смотрел на нее еще секунд десять, не меньше. Потом звякнул колокольчик, в магазин вошел кто-то еще. Мэл неохотно двинулся с места. Ему уже много лет не было так хорошо.

Донна огладила блузку спереди, глядя, как под напором ее грудей вздымается красный искусственный шелк. Задрала гладкую ткань и проверила живот, приспустила брюки, потом трусы, открыв самый верх вьющихся темных волос. Нет, она выглядит не жирнее, чем утром.

Соблазнительная штучка. Да. Она облизала губы, глядя на свое отражение в зеркале примерочной. Может, какой-нибудь скучающий мудила-охранник видит ее на мониторах. Хорошо. Надеюсь, у него встал стоймя. Надеюсь, он дрочит.

Сквозь щель в шторке, закрывавшей вход в примерочную, Донна краем глаза уловила какое-то движение. Она замерла. Не от страха, а из любопытства. Кто-то за мной наблюдает. Она повернулась ко входу спиной и стянула штаны. Еще раз взглянула в зеркало, пытаясь найти правильный угол обзора и разглядеть через щель в занавеске, что происходит снаружи. Да. Там мужик. Мужик в костюме. Вообще-то он ничего. Ну да, как же. Притворяется, что покупает джинсы-варёнки. А сам на меня засмотрелся.

Донну распирало веселье. Как далеко все это может зайти? Она самозабвенно перебирала варианты. Самое прекрасное в этих примерочных – тут общественное место, но можно бегать с голым задом, и никто тебя не остановит. Донна чувствовала покалывание по всему телу, соски зудели.

Методично, как стриптизерша, она выскользнула из джинсов, стянула красную блузку и, оставшись в одних трусах и носках, невинно спустила мягкий хлопок со своей полной задницы, вниз, через стройные колени. Носки снимать не стала, но наклонилась и аккуратно поправила оба.

Он там. Если у него до этого не встал, то сейчас-то уж точно стоит. Угу. Ну-ка, взгляните, мистер Бизнесмен. Развратная домохозяйка. Вы наверняка ничего подобного не видели уже очень давно, а то и никогда. Практически голая, Донна повернулась и уселась на скамеечку. Она широко развела ноги, будто изучая родинку на внутренней стороне бедра. Потом подняла голову, взглянула сквозь щель в занавеске и улыбнулась во весь рот.

Мишель стоял на своем обычном посту – пересечении юго-западного и южного крыла, через две двери от «Макдоналдса», через четыре – от банка, ювелирный магазин – за углом. Ноги у него пульсировали. Он стоял, потому что ему не разрешалось сидеть. Кровь всем своим весом билась в сосудах его ног.

Тяжелый полиэстер его формы плотно прилегал к грузному телу, еще сильнее сдавливая его, от этого повышалось давление и вместе с ним температура. Его широкий лоб был покрыт тонкой пленкой пота; даже коротко стриженные кудряшки прилипли к темной, каштановой коже. Мишель не хмурился. Это поставило бы под сомнение его преданность работе. Он улыбался, если присмотреться, была видна коронка, золотая, как и тяжелая цепь на запястье.

Благодаря столь крупному телосложению Мишель никогда не оставался без еды, еще со времен Порт-о-Пренса, где он бродил бездомным подростком. Для такого, как он, всегда находилось дело. Однажды, когда ему было всего семнадцать, ему сказали идти с человеком в льняном костюме в розовую полоску. Мишель дошел с человеком до угла, где местное отребье, взгромоздившись на ящики, стучало костяшками домино по истертому кухонному столу.

Человек в розовом костюме кивнул Мишелю, поднял розовую руку и указал на щеголеватого дядьку с усиками. Мишель шагнул вперед и так сильно стукнул дядьку, что у того треснула челюсть, когда дядька приложился о цинковую поверхность стола, а потом дядька бухнулся оземь лицом. Один удар. Тощий дядька не шевелился. Через шесть лет после этого случая человека в розовом костюме арестовали, завязали ему глаза и расстреляли во дворе тюрьмы.

Когда Мишель женился на Мари, единственным его желанием было скрыться от «тон-тон-макутов» и людей в льняных полосатых костюмах. Поэтому они с Мари эмигрировали. Нашли работу в корпорации, предоставлявшей ночных уборщиков для компаний хай-тек – этими компаниями была утыкана вся местность вдоль шоссе. Мишель и его жена входили в безлюдные коридоры каждый вечер в десять часов, толкая перед собой большую тележку, увешанную спреями, щетками, рулонами туалетной бумаги и сложенными темно-зелеными пластиковыми пакетами для мусора, и выносили из каждого офиса мятую бумагу и остатки фаст-фуда. Они пылесосили ковролин и чистили «Виндексом» зеркальные стекла. Они заливали жидкое мыло в диспенеры и вычищали пустые толчки.

Мишель любил перерывы на обед в два часа ночи – он делился со своей тихой Мари холодными куриными сэндвичами и неспешно выкуривал сигарету. Позже, по пути домой в промозглой маршрутке с другими рабочими-иммигрантами, он возносил благодарность Мадонне. Он чувствовал себя в безопасности.

К концу второго года Мари стало тяжело просыпаться по утрам. Она начала кашлять. Она ненавидела северные зимы, но никогда не жаловалась. Когда она три дня подряд не смогла выходить на работу, Мишель взял отгул и повел ее к врачу.

Мишель еще никогда не видел, как выглядит врачебный кабинет. Запах дезинфектантов и угрюмые люди его напугали. Доктор Патель сообщил, что простуда – вовсе не простуда и что он обнаружил у Мари внутри маленькую опухоль.

Мари поговорила с матерью, оставшейся на Гаити, – набожной католичкой, которая верила еще и в вуду. Мама Мари в свою очередь попросила совета у «мамбо». Жрица взяла половину месячного заработка из Штатов и истратила эти деньги на то, чтобы составить зелья и воззвать к «лоа» – святым, – попросить их за Мари. Она объяснила матери Мари, которая в свою очередь объяснила Мишелю, что Мари станет лучше, как только Мишель срубит ближайшую к его окну папайю. Но там, где они жили, папайи не росли. Деньги были посланы снова. Почта принесла посылку с выдолбленной тыквой, фасолью, кукурузой и небольшой связкой сухих листьев. Мишель должен был делать настой из листьев на буйволиной желчи. Он не дотронулся до магических предметов, оставил их на кухонном столе.