Уильям Лэшнер - Меченый

– Откуда это у вас? – спросил я.

– Осталось от Чарлза, – ответила она, шаркая ко мне и роняя некоторые драгоценности. – Он дал мне это много лет назад. Сказал, что нашел на улице.

– Я не могу этого принять, миссис Калакос.

– Вот, – сказала она, протягивая драгоценности. – Бери. Я хранила их для Чарли и никогда к ним не прикасалась. Но теперь Чарли нуждается в моей помощи. Поэтому ты это возьми. Не продавай, пока он не вернется, – это все, о чем я прошу. Но возьми.

Я подставил руки. Драгоценности были тяжелыми и холодными, словно отягощенные грузом прошлого. Тем не менее в них ощущалась изысканная роскошь. Этим они напоминали паштет из гусиной печени на тонком ломтике тоста, шампанское в черной туфельке на высоком каблуке и закат на тихоокеанском пляже.

– Приведи моего сына домой, – сказала она, цепляясь обеими руками за лацканы моего пиджака, привлекая меня к себе и обдавая отвратительным дыханием. – Приведи мне сына, чтобы он поцеловал мое сморщенное лицо. Пусть Чарли попрощается со своей матерью.

В тот день я вошел в офис легкой походкой, несмотря на то, что карманы оттягивали тяжелые трофеи.

Офис фирмы «Дерринджер и Карл» находился на Двадцать второй улице южнее Честната, вход располагался под вывеской в виде большого ботинка, принадлежавшей обувной мастерской. В неброском здании мы занимали несколько ничем не примечательных комнат без особого убранства. Наш штат состоял из одного человека – секретаря Элли, которая отвечала на звонки, печатала служебные бумаги и вела бухгалтерию. Я поручил Элли вести финансовые дела, потому что она была достойной доверия женщиной, имела честное лицо и являлась образцом строгого католического воспитания. А вообще-то попытаться присвоить себе деньги нашей фирмы было равносильно надежде выпить на собрании мормонов.

– О, мистер Карл, вам сообщение, – сказала Элли, когда я проходил мимо ее стола. – Звонил мистер Слокум.

Я немедленно остановился, положил руку на один из оттопыривающихся карманов и оглянулся, как будто меня поймали за нехорошим занятием.

– Он сказал, что ему нужно?

– Только что ему требуется срочно поговорить с вами.

Я вспомнил фэбээровцев в фургоне у дома старухи и подумал о неизбежном телефонном звонке, как только они узнают, кто я. «Быстро они работают», – подумал я.

– Он несколько раз повторил, что это срочно, мистер Карл.

– Не сомневаюсь.

Войдя в кабинет, я закрыл дверь, сел за стол, осторожно вытянул из карманов цепочки с брошами и остальные драгоценности и с восхитительным чувством, пропуская их сквозь пальцы, построил роскошную горку на столе. В ярком свете флуоресцентных ламп драгоценности мерцали тусклее, чем в полутемном будуаре старухи, они даже казались померкшими. Я предположил, что старуха сказала правду: она не прикасалась к сокровищам, которые нечестно добыл ее сын. Тогда я не имел представления, сколько все это стоит, и не собирался узнавать. Мне ни в коем случае не следовало привлекать внимание к драгоценностям, учитывая то обстоятельство, что краденая собственность вряд ли могла принадлежать мне на законных основаниях. «Нет, я не позволю никому, ни единой душе, узнать, что именно вручила мне старуха», – решил я.

Раздался легкий стук в дверь. Я быстро сгреб добычу в ящик письменного стола и со стуком задвинул его.

– Войдите, – сказал я.

Это была мой партнер, Бет Дерринджер.

– Какие новости? – спросила она.

– Никаких.

Бет проницательно посмотрела на меня и наклонила голову.

– Где ты был этим утром?

– Выполнял просьбу отца.

– Просьбу отца? О да. Это превыше всего.

– Она меня тоже удивила. Одна старая дама хочет, чтобы я договорился с прокуратурой об освобождении ее сына от уголовного преследования.

– Тебе нужна помощь?

– Нет, все достаточно просто – вернее, было бы достаточно просто, – если бы ФБР не проявляло подозрительный интерес к этому парню.

– Мы получили предварительный гонорар?

– Пока нет.

– И ты взялся за дело без предварительного гонорара? Не похоже на тебя.

– Я сделал одолжение отцу.

– Это тоже на тебя не похоже. Что в ящике?

– В каком ящике?

– В том, который ты захлопнул, перед тем как я вошла.

– Просто бумаги.

Некоторое время она пристально смотрела на меня, думая, стоит ли продолжать дальше; решила, что не стоит, и с облегчением упала в одно из кресел, стоявших перед моим письменным столом.

Бет Дерринджер была моим лучшим другом и партнером и, как партнер, имела полное право на половину залога, врученного Занитой Калакос. Я не строил из себя скупого рыцаря, меня не сводил с ума блеск золота, и я не собирался лишать Бет ее доли. Но у Бет были менее гибкие этические принципы, чем у меня. Если бы она узнала, что дала мне миссис Калакос и откуда это взялось, она бы сочла своей обязанностью передать все законному владельцу. Да, она была такой. Я же полагал, что драгоценности были украдены давным-давно у богатеев, которым страховые компании уже возместили убытки, поэтому не видел никаких причин сражаться со своим инстинктом Робин Гуда. Разве он поступал не так? Отбирал богатства у страховых компаний и отдавал их адвокатам. Поэтому драгоценные камни и цепочки будут надежно и тайно храниться в ящике письменного стола, пока я не найду способ превратить их в наличные. У меня, кстати, уже возникла идея, как это сделать.

– После полудня ко мне придет клиент, и я хочу, чтобы ты с ним встретился, – сказала она.

– Платежеспособный клиент?

– Она заплатила что смогла.

– Почему мне не нравится то, что я услышал?

– Может быть, обсудим предварительный гонорар, который мы не получили от старой дамы?

– Нет. Ладно, продолжай. Что у нее?

– Ее зовут Тереза Уэллмен. Она пережила полосу неудач и в результате потеряла дочь.

– Забыла, куда сунула, под кровать или в шкаф?

– Потеряла опеку, которая перешла к отцу.

– И эта полоса неудач привела к таким последствиям?

– Всему виной алкоголь и пренебрежение родительскими обязанностями.

– А, неразлучная парочка обстоятельств.

– Но она изменилась. Она вылечилась, получила новую работу, живет в новом доме. С моей точки зрения, она действительно внушает доверие. А теперь она хочет получить хотя бы частичную опеку над дочерью.

– А чего хочет дочь?

– Не знаю. Отец никому не разрешает разговаривать с ней.

– А почему мы занимаемся этим делом?

– Потому что она женщина, которая изменила свою жизнь, а теперь борется за свою дочь с богатым человеком, облеченным властью. Она нуждается в поддержке.

– И этой поддержкой будем мы?

– Разве не ради этого мы окончили юридическую школу?

Я глянул на ящик письменного стола.