Уильям Лэшнер - Меченый

Когда-то он выглядел устрашающе, это можно было понять по крутому подбородку, большим кистям рук и ступням, выступающим за пределы кровати. Но возраст наносит всем нам тяжелый урон. Я увидел развалину с трясущимся подбородком и водянистыми глазами, направленными в никуда. Я подошел к постели. Он медленно повернул голову, давая понять, что знает о моем присутствии, и снова отвернулся. Я взял стул и сел около кровати, опершись на нее локтями.

– Детектив Хатэуэй, – сказал я. – Меня зовут Виктор Карл. Я адвокат, мне нужно задать вам несколько вопросов.

Выйдя из-за занавеси, я застыл как вкопанный: в дверях стояли разгневанная Дженна Хатэуэй и охранник Пит, державший руку на кобуре.

– Привет, Дженна, – сказал я как можно спокойнее. – Рад вас видеть.

– Какого черта вы здесь делаете, сукин вы сын? – прошипела она.

– Навещаю больного.

– Я упрячу вас за решетку.

– За то, что мы навещаем дядю Макса?

– За противоправное нарушение владения, намеренное введение в заблуждение и домогательство. – Она долго со злостью смотрела на меня, потом, не отводя взгляда, сказала: – Выключите, пожалуйста, музыку, мистер Майерсон.

Макс выключил радио и, почти не таясь, убрал бутылку рома в тумбочку.

– Прошу прошения за то, что вас побеспокоили посторонние, – сказала Дженна.

– Это не посторонние, и они меня не побеспокоили. – Старик похлопал Монику по руке. – Они пришли навестить своего дядю Макса. Это дети моей сестры Сандры.

– Сестры?

– Троюродной сестры, – уточнил я.

– Что все это значит? – требовательно спросила Дженна.

– Не знаю, – ответил я, – но звучит правдоподобно.

Дженна устало вздохнула.

– У вас нет троюродной сестры, мистер Майерсон.

– Разумеется, есть, – возразил дядя Макс. – Точнее, была. Она умерла. Что очень печально для всех нас, поскольку она готовила очень вкусный салат из фасоли.

– Должен поправить вас, дядя Макс, – вмешался я. – Мама готовила сказочно вкусный салат из фасоли. А кто из нас не любит фасолевый салат?

– Уходите, Виктор, – велела Дженна Хатэуэй.

– Мы еще не закончили.

– Немедленно, – приказала она, и что-то пугающее в ее глазах помешало мне продолжить.

– Простите, дядя Макс, – сказал я, – но, наверное, нам придется идти.

– Так приятно было повидаться с вами, – улыбнулась Моника.

– Ты будешь меня навещать? – спросил дядя Макс.

– Когда буду в городе.

– Тогда удачи тебе в отношениях с приятелем. Передай ему привет, от одного бухгалтера – другому.

– Обязательно, – сказала она, вставая.

– А в следующий раз, – попросил старик, – принеси мне этого фасолевого салата.

Мы направились в коридор. Дженна, сжимая и разжимая кулаки, загородила нам дорогу.

– Сейчас вы пройдете в офис, и я вызову полицию.

– Вы уверены, что это необходимо? – спросил я.

– О да. Вы ответите за свою выходку по полной программе. – Она повернула голову к Монике. – А вы кто такая?

– Простите за невежливость, – сказал я. – Разрешите представить вас. Моника, это Дженна Хатэуэй. Ее отец, в прошлом детектив, – сосед по палате дяди Макса. Дженна, познакомься, пожалуйста, с Моникой Эдер.

Дженна Хатэуэй уставилась на Монику с выражением благоговения, смешанного с недоверием, а потом, изумив нас до глубины души, обняла ее за плечи как вновь обретенную сестру и расплакалась.

– Это продолжается уже около года, – сказала Дженна Хатэуэй.

Мы стояли скорбной группой под ярким солнцем на автостоянке «Пансионата для престарелых Шелдона Химмельфарба». Дженна, склонив голову набок, крутила в пальцах ключи от машины и казалась моложе, чем я привык думать.

– Что продолжается? – спросила Моника.

– Отец больше никого не узнает. Ни мать, ни старых друзей. Я для него просто женщина, которая каждый день приходит поздороваться. Как будто из его памяти исчезли все имена, кроме одного.

– Твоей сестры, – сказал я Монике.

Моника кивнула без удивления, словно навязчивую идею о Шанталь должны были разделять все вокруг. Принимая во внимание тех, кто окружал ее в данный момент, союз «словно» можно убрать.

– У каждого детектива есть нераскрытое дело, которое преследует его всю жизнь, – сказала Дженна. – Для отца таким делом стало исчезновение вашей сестры, Моника. Он не мог смириться с мыслью, что такая юная и жизнерадостная девочка вдруг исчезла. Он не закрывал дело, пока работал в полиции, а когда ушел на пенсию, взял документы домой и продолжил над ним работать. Это стало его увлечением. Но со временем увлеченность переросла в одержимость. Каждый день и каждую ночь он просматривал документы, фотографии, вырезки из газет, подолгу глядел на зажигалку, которую нашел в ящике вашей сестры. Похоже было, что весь мир для него сосредоточился на одном уже не существующем человеке – Шанталь.

Я понял это сразу, после того как предупредил детектива Хатэуэя, что хочу задать ему несколько вопросов. «Вы ее нашли? – перебил он меня. – Знаете, что с ней случилось? Где Шанталь?» «Не знаю», – ответил я. «Я должен выбраться отсюда. Должен ее найти. Вы мне поможете?» – «Не думаю, что смогу это сделать, детектив». – «Вы должны, вы обязаны. Мне нужно ее найти». – «Нам всем нужно ее найти», – вздохнул я.

– Через некоторое время мать не выдержала, – сказала Дженна Хатэуэй. – Она схватила дело Шанталь со всем содержимым и сожгла. Она надеялась, что освободит отца от навязчивой идеи о пропавшей девочке. Но ничего не получилось, он только глубже ушел в себя. Нам хотелось верить, что он по собственному желанию вычеркнул нас из своей жизни. Так нам было легче смириться с его заболеванием, чем признать истинную причину – одержимое желание найти Шанталь. К тому времени уже было поздно что-нибудь делать.

– Но вы все же пытались, не так ли? – спросил я.

В ту же секунду ее спина выпрямилась, в глазах блеснул гнев. Дженна, страдающая дочь, превратилась в помощника федерального прокурора Хатэуэй. Потом она снова поникла.

– Я считала, что сумею докопаться до истины. Возможно, если бы отец узнал, что действительно случилось с Шанталь, он забыл бы ее.

Моника взяла Дженну за руку.

– Я вас понимаю, – сказала она, и женщины посмотрели друг на друга с печальным осознанием их тайной связи: родители обеих были одержимы мыслями о пропавшей девочке.

– А как вы вышли на Чарли? – спросил я.

– Для того чтобы раз и навсегда покончить с остатками банды Уорриков, была создана оперативная группа. Вообще-то я не занималась гангстерами, но меня включили в состав группы, чтобы определить, можно ли применить к лидерам обвинение в уклонении от налогов.

– Как Аль Капоне, – пояснил я Монике. – В тюрьму «Алькатрас» его отправили, обвинив именно в этом, а не в ограблениях и убийствах.