Вольфганг Хольбайн - Немезида: От полуночи до часа кошмаров

Юдифь замолчала на довольно продолжительное время, а я тем временем аккуратно, с большой осторожностью, чтобы не допустить падения камней или внезапного движения зажатой кровати, что могло ее еще больше ранить, убирал куски породы и фрагменты бетонных блоков. Я слышал, как постепенно немного успокоилось ее дыхание и она прекратила всхлипывать. Она снова взяла себя в руки, медленно, но верно.

— А где остальные? — спросил я, вознося про себя отчаянную молитву, чтобы не вызвать очередной обвал, поднимая кусок бетона и отпихивая его налево. Он упал недалеко от нас, развалившись на мелкие кусочки. Поднялось облачко пыли, но на этот раз счастье было на моей стороне. — Готово, — выдохнул я и осторожно поднял кровать.

Юдифи удалось подобраться и сесть, тяжело дыша, она оперлась спиной о стену и посмотрела на меня. Несмотря на почти полную темноту, я видел, что ее глаза расширены от страха. Я наклонился над ней, взял ее руками под мышки и медленно поднял на ноги. Юдифь не оттолкнула меня, но даже сквозь футболку я чувствовал быстрое биение ее пульса, когда я к ней прикоснулся. Я бережно погладил ее рукой по волосам.

— Не бойся, — тихо повторил я. — Ты это из-за Стефана? Юдифь, ты должна мне верить. Я не делал этого. И я не знаю, что он имел в виду, когда сказал, что он здесь.

Юдифь ничего не ответила, она только попыталась отстраниться от меня и отодвинуться в сторону вдоль стены, но я удержал ее с мягкой силой и покачал головой. Нет, так дальше дело не пойдет. И не только потому, что меня очень огорчал и ранил ее страх (я не мог и мухи обидеть, а уж, черт возьми, тем более не мог обидеть ее! Она ведь мне нравилась. Да я вообще за всю свою жизнь ни разу ни с кем не подрался, ни в песочнице, ни на школьном дворе. Да, черт возьми, в каком-то смысле я был слабаком), а потому, что мы оба должны были понять, что в этой ситуации мы должны доверять друг другу. Кроме того… нет эту мысль я отбросил. Я не был влюблен в Юдифь. Но она была мне нужна — просто потому, что я нуждался в ком-нибудь, за кого я мог уцепиться, кого я мог защитить.

— Ну, подумай об этом здраво, — сказал я почти умоляющим тоном. — Никто из вас не слышал его последних слов, кроме меня. Если бы это я его убил, я бы мог сказать вам что угодно. Что он сказал своей семье последнее «прости» или еще какую-нибудь чушь, но ни за что не сказал бы чего-то такого, что бросает подозрение на меня самого.

— Дело не только в этом, — тихо пролепетала Юдифь, затем она два-три раза глубоко вздохнула и выдохнула, и только после этого продолжила: — Дело во взгляде, с которым он посмотрел на тебя, и еще… я была тогда во дворе, — наконец, с трудом выдавила из себя она. Было совершенно ясно, что она боялась сказать что-то не так, тщательно подбирала слова. И все-таки она продолжала: — Я… я думаю, я видела какую-то тень. Тень человека. Со стороны учительского общежития.

— Ты ничего не говорила об этом, — ответил я и услышал, как она напряженно затаила дыхание.

Она снова замолчала на несколько секунд. Было видно, что ей трудно об этом говорить, это стоило ей больших усилий.

— А что ты делал столько времени наверху? — наконец спросила она. — Наверное, четверть часа ты был один в этом доме, как минимум.

— Я… — начал было я, но замолчал, подыскивая слова. Мне все еще было стыдно признаться, что я потерял сознание всего лишь из-за головной боли. Но я осознавал, что неправда только подогреет ее недоверие, потому что я совсем не умел лгать. Так что я напрягся и сказал: — Я был без сознания.

— Без сознания? — с сомнением переспросила Юдифь.

— Мигрень, — ответил я, пожимая плечами. — С тех пор как мы сюда приехали, то и дело случаются приступы. За всю мою жизнь у меня еще никогда не было таких головных болей. А в кабинете Зэнгера они меня просто вырубили, понимаешь? Мне казалось, что моя голова вот-вот взорвется, прямо как…

— Как что? — спросила Юдифь. Недоверие в ее голосе лишь слегка ослабло.

— Как и сейчас, — ответил я и стыдливо отвел глаза. Только теперь я осознал, что я лишь один виноват во всей этой катастрофе. Это я вырвал нашу импровизированную подпорку и устроил таким образом обрушение нескольких квадратных метров потолка. Только я был виноват в той крови, которая теперь текла из ее правого предплечья на футболку, которую я заметил только тогда, когда случайно провел тыльной стороной ладони по ране. — Ты ранена, — испуганно сказал я.

— Всего лишь небольшая царапина. Кровь уже перестала сочиться. И снова потекла только, когда я встала, — ответила Юдифь. Потом она с облегчением вздохнула. — Мне очень жаль, — сказала она. — Мне следовало просто спросить тебя вместо того чтобы переносить на тебя все свои страхи… А вот насчет головной боли… — неуверенно добавила она, — у меня тоже что-то подобное. Но не так сильно.

— Что ты имеешь в виду?

— У меня тоже болит голова с тех пор, как я приехала в Грайсфельден, — сказала Юдифь, смутившись. — Я ничего не говорила, потому что просто не хотела показаться хныкающей маленькой девочкой. Но у меня еще никогда в жизни не было головных болей.

— Таких сильных у меня тоже никогда не было, — уточнил я. — Я привык к приступам мигрени, насколько вообще можно к такому привыкнуть, но…

— Но я до этого даже не знала, как чувствуют себя люди с головной болью, — прервала меня Юдифь. — У меня никаких болей не было. И даже тогда, когда я возвращалась утром вместе с подружками на бровях и блевала в ванной. До сих пор я считала головную боль только женской отговоркой, если им наскучили мужья, и они не хотят с ними спать. Или мужской, если какому-то молодцу придет в голову, что ему просто лень тащить какую-то ношу с восьмого этажа вниз. Это не странно?

Я ничего не ответил, просто беспомощно приподнял плечи. Конечно, это было странно. А что было вообще нормально в этих проклятых развалинах?

— Элен закричала и убежала, когда обрушился потолок, — вдруг почему-то сменила тему Юдифь, как будто внезапно поняла, что сейчас неподходящее время для того, чтобы говорить о головной боли. — Она была в истерике. Я кричала ей вслед, чтобы она помогла мне, но она просто не реагировала. Она была совершенно не в себе.

— А остальные? — осведомился я.

— Я не знаю, — беспомощно ответила Юдифь. — Я все время была в сознании, но не могла я в этой темноте, прижатая кроватью, что-то видеть. Но я слышала шаги. Я думала, что это ты, но раз ты был без сознания, то, наверное, это был Карл или Мария. Или это Элен в панике бегает тут и не замечает в темноте, что бегает по кругу. Некоторое время она искала что-то в карманах своих брюк, потом она вдруг без предупреждения включила зажигалку прямо у меня перед глазами и отошла на один шаг. — Надо их поискать, — сказала она. — Может быть, кому-то из них повезло меньше, чем нам обоим, и он лежит тут где-то, придавленный, и не может позвать на помощь. Карл? Мария? — позвала она, освещая пляшущим светом зажигалки отрезок коридора, но никто не отвечал.