Елена Сулима - Опоенные смертью

Напротив, у окна, сидели два разухабистых бугая в серных овчинных тулупах нараспашку, но при этом в дорогих костюмах и при шелковых галстуках. Посередине их стола стояла бутылка водки, батарея пустых бутылок позвякивала под их ногами. "Ща-а чихну!" — громко объявлял тип, что покрупнее, и чихал, прыская на стол. Потом наступала пауза, они пили, пили, гудели о чем-то и, чувствуя, что пауза затянулась, тот, что менее крупный, подстрекал собутыльника на все бистро: "Ну-у чихни! Ну-у чихни!"

— Ща-а чихну! — кивал бугай и чихал громогласно.

Кирилл сидел у противоположной стены и, жуя пирожки, запивая водкой, точнее, наоборот, попивая водку, закусывал пирожками и попутно наблюдал за бесплатными клоунами. Остальные посетители даже не оборачивались на основных действующих лиц местного балаганчика, хотя и вздрагивали каждый раз соразмерно чиху. Неожиданно комики погорелого театра встали и ушли. Чихи кончились. Накатила тошнотворная тишина.

Кирилл сосредоточенно допивал свою водку и откровенно скучал.

В бистро ввалила шумная компания шпаны, явно приезжей. Чем-то неуловимым отличались они от московских, хотя были одеты не хуже. Но даже дорогие джинсы обретали на них сероватый оттенок, вызывая ощущение-воспоминание допотопной советской фабрики "Спорт", пытавшейся догнать и перегнать Америку по части оджинсовывания простого народа. Однако в джинсах таких широко шагать было опасно. Но ребята шагали широко. Даже постановка ног их при шаге была особенно резкая, несвойственная столичной, коленки казались острыми, словно побочное орудие-оружие пролетариата.

Шпана уселась за обчиханный стол. Лишь тогда служащая бистро подошла и смела с него пустые стаканы, вытащила из-под стола пустые бутылки, быстро и антигигиенично прошлась серой тряпкой по столешнице. И началось новое представление полное всплесков рук, вскриков, хохота.

Они пили, хохотали и поглядывали, время от времени, на Кирилла.

Кирилл улыбался в ответ. Он вспомнил свою юность — свои пятнадцать… шестнадцать… двадцать… Вспомнил настолько, что забыл, сколько ему лет на самом деле. Впрочем, его никогда не покидало ощущение, что туда, в те бесшабашные годы, он всегда успеет вернуться. Время то вовсе не кончилось безвозвратно, просто он отошел от него в другую параллель. А сам ни капельки не изменился в душе — все такой же — вовсе не с залысинами импозантный джентльмен с пузиком, а лохматый юнец, способный не спать по несколько суток подряд, балагурить, пить, читать стихи на бульварах, срывать с лавочек девушек, сбивать их с пути истинного, закружив их своим вихрем чувств. И ни в чем он не нуждался тогда. Даже процесс доставания спиртного в те годы не был для Кирилла особой проблемой. Он мог взять денег в долг у любого прохожего, даже у нищего попрошайки и в действительности вернуть в последствии. А ещё раз удумал в период острого безденежья: приходил в МГУ с канистрой. На вопросы, куда он идет, отвечал: — "За пивом, давайте, скорее скидывайтесь!" И все скидывались

Да уж!.. Не было у Кирилла проблем, пока не женился. Да и что нашел он в этой семейной жизни такого — только требования того, к чему не привык.

Так думал он, наблюдая тем временем за веселым коллективом. У ребят явно не хватало денег. Они скидывались. Кирилл участливо вспомнил, как это выглядело в его кругу. Как он обычно тянул до последнего, наблюдая, кто как жадничает и чем оправдывает свое скряжничество, а потом, когда от него уже не ожидали, кидал на круг такую сумму, что она в несколько раз перекрывала набранные гроши. Любил Кирилл жить красиво. Вот и теперь, повинуясь порыву, оглянулся и пожалел, что сидит не в ресторане: официанта не было. Окликнул уборщицу, дал ей денег и надиктовал ей свои пожелания. Уборщица исчезла за стойкой и вскоре появилась с расписным жестковским подносом, на котором стояло три бутылки водки, несколько пива и бражка в стаканах. Иных напитков здесь не бывало. Все это она поставила на стол гоп-компании. Компания с шумным восторгом восприняла подарок и пригласила Кирилла к своему столу.

— Теперь так мало греков в Ленинграде,

что мы сломали Греческую церковь,

дабы построить на свободном месте

концертный зал. В такой архитектуре

есть что-то безнадежное… — словами Бродского Кирилл обозначил сам для себя с печалью оттого, что понял — не о чем ему говорить с этим племенем — новым, незнакомым, но все-таки они разговорились.

О чем они говорили, Кирилл помнил смутно. Что-то о Государственной Думе, о футболе, вспоминали об августе девяносто первого, и октябре девяносто третьего — кто, где был в этот момент, кто что подумал, кто что делал. И ещё о чем-то… Короче шел типичный разговор "х… — мое" — как сам Кирилл называл такие разговоры, но специально для Алины пояснял: — то есть — светский. Только помнилось Кириллу в последствии, что в процессе этого "светского" разговора его как-то неожиданно обнимали за плечи, но он вовремя отстранялся, опасаясь за внутренний карман пиджака. Сосед по столу тихо придвигался к его "дипломату", но он вовремя и незаметно отстранял его ногой. В какой-то момент на Кирилла вдруг нашло прозрение.

Он увидел себя — пузатенького, лысоватого бородача, в шикарном костюме и шелковом, по последней моде, галстуке, этакого папика, выглядевшего куда старше своих тридцати, в грязном, богом забытом заведении, — довольной легкой добычей гопоты. Да, да, именно — гопоты. Ибо так называются шпанистые гастролеры из других городов, работающие обычно по пьяным папикам, да женщинам оказавшимся в одиночестве на улице при дорогих украшениях или шубах. Они надеялись на случай. Они свято верили в случай и никогда не упускали его. Теперь этот случай представился им в виде Кирилла. Не просто представился — поднесли на расписном подносе. Сам Кирилл себя же и поднес. И едва он понял это — вся его ностальгия слетела к черту. Какая там ностальгия — ничего не было общего между ним и ими. Разве что — он тоже когда-то был юн, любил выпить, побалагурить, поболтать с кем попало, погулять. Но гульба гульбе рознь. Как бы не выглядел он со своими друзьями в опьянении молодостью и напитками со стороны — не был он такой. Не был никогда. И не интересны были ему все эти мыканья-кхмыканья гоп-сознания. Пора было сматываться.

Но как? Свою машину он давно не эксплуатировал, водилу отпустил на дачу… Кирилл незаметно взял свой "дипломат" и, выждав наибольшего пика заинтересованности пьяной болтовней всей компании, поднялся и вышел из-за столика, намекнув, что в туалет. При этом накинул на плечи свое дорогое крековое пальто на меху. Выбежал на Тверскую, глотнул свежего воздуха, и рухнула мелькнувшая надежда на свободу. Компания шумно вывалила из дверей бистро.