Дэниел Силва - Властитель огня

– А в документах есть что-то, что может быть компрометирующим или неприятным?

– Мы можем лишь надеяться, что они сгорели.

– Они же хранятся в шкафах, способных выдержать ракетный удар. Так что лучше было бы нам добраться до них прежде, чем это сделают итальянцы.

Тамара заглянула в дверь.

– Он зовет вас. Сейчас же.

– Увидимся в пять часов, – сказал Шамрон Льву и повесил трубку.

Он собрал свои записи и пошел вслед за Тамарой по коридору к кабинету премьер-министра. Два сотрудника охранного отряда ШАБАКа, дюжие ребята, коротко остриженные, в рубашках навыпуск, следили за приближением Шамрона. Один из них отступил и открыл дверь. Шамрон проскользнул мимо него и вошел в кабинет.

В комнате были закрыты жалюзи, в ней было прохладно и полутемно. Премьер-министр сидел за своим большим столом и казался совсем маленьким по сравнению с огромным портретом лидера сионистов Теодора Герцля, висевшим на стене за его спиной. Шамрон много раз бывал в этой комнате, и однако же его пульс всегда убыстрялся. Для Шамрона эта комната являлась окончанием удивительного пути, символом восстановления господства евреев на земле Израиля, рождения и смерти, войны и холокоста… Шамрон, как и премьер-министр, играл руководящую роль в этой эпопее. Оба они смотрели на Израиль как на свое государство, их детище, и ревностно охраняли страну от всех – арабов, евреев или неверных, – кто пытался ослабить или уничтожить ее.

Премьер-министр, не произнеся ни слова, кивком указал Шамрону на стул. У него была маленькая голова и очень широкая талия, и он выглядел как осколок вулканической породы. Его руки с короткими пальцами лежали на столе; пухлые щеки мешками свисали над воротничком рубашки.

– Насколько худо дело, Ари?

– К концу дня картина станет яснее, – произнес Шамрон. – Определенно могу сказать одно. Это будет записано как один из худших актов терроризма, когда-либо совершенный против нашего государства, если не самый худший.

– Сколько погибших?

– Все еще не ясно.

– А послы?

– Официально они считаются без вести пропавшими.

– А неофициально?

– Думается, что они мертвы.

– Оба?

Шамрон кивнул.

– Как и их заместители.

– А сколько обнаружено трупов?

– По сообщениям итальянцев, погибло двенадцать человек из полицейского персонала и охраны. В данный момент министерство иностранных дел подтвердило, что убито двадцать два человека, а также тринадцать членов семей, живших в комплексе. Восемнадцать человек считаются пропавшими без вести.

– Значит, пятьдесят два убитых?

– По крайней мере. Судя по всему, среди них несколько посетителей, стоявших у входа в посольство.

– А как насчет резидентуры?

Шамрон повторил то, что узнал от Льва. Познер жив. Опасаются, что трое сотрудников резидентуры погибли.

– Кто это сделал?

– Лев не пришел… к…

– Я спрашиваю не Льва.

– Список потенциальных подозреваемых, к сожалению, длинный. Все, что я мог бы сейчас сказать, относится к предположениям, а в данный момент предположения никакой пользы нам не принесут.

– Почему именно в Риме?

– Трудно сказать, – произнес Шамрон. – Наверное, подвернулась такая возможность. Может быть, они заметили какую-то слабину, прореху в нашей броне и решили этим воспользоваться.

– Но вы в это не верите?

– Нет, господин премьер-министр.

– А не могло это иметь какое-то отношение к той истории в Ватикане, что произошла несколько лет назад, – истории с Аллоном?

– Я сомневаюсь. Пока что все свидетельствует о том, что это было совершено арабами, террористами-смертниками.

– Я хочу выступить с заявлением после того, как соберется Вараш.

– Я полагаю, это будет мудро.

– И я хочу, чтобы ты написал для меня это заявление.

– Как вам будет угодно.

– Тебе, Ари, ведомы потери. Как и мне. Так что вложи в это заявление душу. Открой кран и выпусти польскую боль, которая всегда с тобой. Сегодня страна будет плакать. И пусть плачет. Но заверь людей, что те звери, которые это совершили, понесут наказание.

– Понесут, господин премьер-министр.

Шамрон поднялся.

– Кто же это сделал, Ари?

– Мы об этом скоро узнаем.

– Я хочу его голову, – со злостью произнес премьер-министр. – Я хочу видеть его голову на палке.

– И вы ее получите.

Сорок восемь часов пройдут, прежде чем появится первый прорыв в выяснении случившегося, и произойдет это не в Риме, а в промышленном городе на севере – в Милане. Команды государственной полиции и карабинеры, действуя по подсказке информатора, тунисского иммигранта, явились в pensione [4] Пансион (ит.). в рабочем квартале на севере города, где, как было сообщено, скрывались двое из четырех нападавших, оставшиеся в живых. Этих людей там не оказалось, и судя по тому, в каком состоянии находилась комната, они спешно бежали оттуда. Полиция нашла там пару чемоданов, набитых одеждой, и с полдюжины мобильных телефонов, вместе с фальшивыми паспортами и украденными кредитными карточками. Самым любопытным предметом, однако, оказался компакт-диск, зашитый в подкладку одной из сумок. Итальянские исследователи в национальной криминальной лаборатории в Риме установили, что на диске записаны какие-то данные, но не смогли проникнуть в сложный код. Со временем после длительного обсуждения решено было обратиться за помощью к израильтянам.

Таким образом Шимон Познер получил вызов из штаба итальянской Службы разведки и обеспечения безопасности демократии. Он прибыл в десять часов вечера с минутами и был немедленно проведен в кабинет заместителя начальника по имени Мартино Беллано. Они были на редкость разными: Беллано – высокий, стройный, одетый так, точно он только что сошел со страниц итальянского модного журнала; Познер – маленький и мускулистый, с волосами, похожими на стальную стружку, и в мятом спортивном пиджаке. «Груда вчерашнего грязного белья» – так описал бы Беллано Познера после встречи, а впоследствии, когда все было окончено и стало ясно, что Познер вел себя далеко не честно, Беллано, отзываясь об израильтянине, обычно говорил: «Этот кошерный Шейлок во взятом напрокат блейзере».

Однако в тот первый вечер Беллано был необычайно внимателен к своему посетителю. Познер не был из тех, кто вызывает сочувствие у посторонних, но когда его провели в кабинет Беллано, глаза его говорили о непомерной усталости и глубокой вине за то, что он из выживших. Беллано несколько минут потратил, чтобы выразить свое «глубокое огорчение» по поводу взрыва, затем перешел к тому, зачем он вызвал Познера так поздно ночью, – к компьютерному диску. Он торжественно положил его на стол и щелчком наманикюренного указательного пальца подтолкнул к Познеру. Познер спокойно взял диск, хотя позже признался Шамрону, что сердце у него так и колотилось в груди.