Олег Андреев - Отель

В этот момент Пайпс впервые за утро поняла, что проиграла один маленький раунд. Не с Ахматом, не с чеченцами вообще, а самый малюсенький. Микроскопический.

– Обязательно верните ее, – еще раз сказала Чарли и вышла.

Вызвала лифт. В лифте, повинуясь укоренившейся привычке, взглянула на себя в зеркало.

Ничего, подумала она, бой еще не кончился, он еще даже не начинался. Правда, она уже потеряла любимого…

Соединенные Штаты Америки. Лос-Анджелес

13 апреля 1999 года

11 часов вечера

– Алло, Москва, Мария?

У Айвена хватило сил только на эти слова. Если бы ему сейчас ответили, что Марии нет дома, он бы просто потерял сознание. Но в трубке послышался тихий и низкий голос:

– Ваня? Это я. Ты меня не узнал?

Он молчал, наверное, минуту. Забыл даже, что переговоры с Москвой стоят бешеных денег. Он вообще обо всем забыл. И только этот голос, словно она говорила ему прямо на ухо, словно она была рядом – он даже, кажется, слышал ее дыхание, – держал его еще на этом свете.

Все эти дни, весь этот год он и представить не мог, что все зашло так далеко. Да, он думал, что любит, думал, что любит сильно, но оказалось, что он вообще не знает этому названия. Наркотики, алкоголь, сон – вываренное мясо по сравнению с кровавым бифштексом, холодный снимок, а не живой человек, пластинка, а не оркестр… Нет, не так, а как-то сильнее и страшнее – но он сейчас не находил слов и даже не старался их искать. Он тонул в мягком, бархатном голосе, забыл даже дышать, чтобы не спугнуть хотя бы тень интонации. Он был счастлив, как никто и никогда на свете.

– Хорошо, что ты позвонил сейчас, – говорила Мария. – Через полчаса я бы убежала на работу. У нас утро. Очень серое и скучное утро. Но теперь, кажется, выглянуло солнце.

Она говорила так, словно они расстались вчера или только час назад. Она не спрашивала, почему он так долго молчал, почему не писал и не приезжал. Она рассказывала о погоде и еще о каких-то пустяках, но важнее этих пустяков не было в жизни ничего.

– Я люблю тебя, – сказал он сдавленным от долгого молчания голосом.

– Я знаю.

– Откуда?

– Я чувствую.

– Ты телепат?

– Нет, просто я тоже тебя люблю.

– Мария. Я приеду. Я завтра же сяду на самолет и прилечу. Я больше не могу без тебя жить.

– Я встречу тебя.

– Нет-нет, не надо. Я вообще не хочу, чтобы ты выходила из дому.

– Почему?

– У вас так опасно на улице. Помнишь, когда я уезжал, снял тебя на видео?

– Да.

– Ты не видела, а я только вчера рассмотрел. Какие-то хулиганы избивали человека. Не выходи никуда.

– Но мне надо на работу.

– Ты больше не работаешь. Ты безработная.

– Это плохо.

– Это хорошо, потому что ты моя невеста.

– А вот это правда хорошо. И все-таки на работу я схожу. Только сегодня, только на часок. Просто попрощаюсь. А завтра буду встречать тебя.

– Я люблю тебя.

– Я люблю тебя.

– До завтра.

– Да.

– Подожди! Но ты не знаешь, каким рейсом я прилечу!

– Это не важно. Я буду ждать тебя.

Он опустил трубку так, словно боялся, что она может разбиться.

Стало легко и весело. Это всегда так – когда сделаешь главное дело жизни.

Сегодня он даже не притронулся к бутылке. Сегодня он был пьян и так.

Снова включил видеомагнитофон и снова стал смотреть на Марию.

Вот такой он увидит ее завтра. Быстрее бы.

Но теперь уже взгляд сам соскользнул с фигуры любимой чуть в сторону, туда, где по подземному переходу быстро шел человек.

И на этот раз Айвен рассмотрел все до конца. Подробно и страшно предстала перед ним картина убийства. С первого выстрела до последнего.

Несчастный упал лицом на камень и застыл.

Айвен снова поднял трубку и набрал номер ФБР. У него там был знакомый. Он хотел показать ему ужасную находку.

Россия. Москва

14 апреля 1999 года

С 8 до 9 часов утра

– Ну что, Константин? – спросил Карченко, заглядывая на место работ.

Константин любовно погладил стенку:

– Комар носа не подточит.

Карченко сам погладил то место, над которым трудился Костя. Маленькая дырочка. Рядом на диване лежал декоративный светильник, который по замыслу умельца должен был прикрыть отверстие для ввода оптико-волоконного привода от камеры до объектива.

– О насекомых… Что тоньше комариного члена? – спросил веселый техник.

– Волос? – предположил Валерий.

Наедине он позволял себе такие разговоры с подчиненными.

Больше того, поощрял. Мог смачно выругаться и послать к такой-то матери. Это создавало у подчиненных иллюзию посвященности. Дескать, вот их грозный начальник – и тоже не лишен человеческого. Кто и когда привил нашим людям такое извращенное понятие о человечности, сейчас сказать трудно. Но факт остается фактом, и ни один Карнеги еще не дал этому сколько-нибудь внятного научного объяснения.

– Струя! – победно провозгласил техник. – Струя из него.

– Ладно, мудрец, давай заканчивай. И чтобы – ни гугу.

Карченко оставил Костю доделывать начатое, а сам, прихватив кейс, спустился по служебной лестнице во внутренний двор, где стояла машина. Перед тем как сесть за руль, он посмотрел на сверкающие стекла отеля. Не шевельнется ли где занавеска? Все было тихо. Отель жил своей налаженной жизнью, и внешне никаких проблем не наблюдалось. Он выглядел бастионом порядочности, хороших манер и богатства. Но Карченко знал, что внутри этого респектабельного организма с самого его рождения была заложена куколка паразита. Неумолимо отсчитывалось время, когда младенец начнет просыпаться. Уже сейчас за тонкой хитиновой оболочкой шли процессы, которые он в одиночку остановить не мог. Впрочем, в его планы это и не входило. Наоборот, нужно было подождать удобного момента, когда процесс станет необратимым, и либо приручить куколку, создав соответствующий температурный режим, либо раздавить.

Карченко подчиняться не любил. В Афгане над ним было много командиров. Разных. Гнили ноги в суворовских сапогах, а тыловое начальство все никак не могло взять в толк, почему солдаты на передовой нарушают форму одежды и носят снятые с убитых «духов» кроссовки. Невдомек было и снабженцам, которые огромными партиями завозили туда свиную тушенку в стеклянных банках. Это кого-то из штабных осенило: дабы бойцы меньше общались с местным населением, не продавали и не выменивали продукты, поставлять в мусульманскую страну свинину. Меняли, и еще как меняли. Меняли на все. Афганец только первые три дня не ел предложенное, а потом наворачивал так, что за ушами трещало. Голод не тетка.

Вот именно потому-то и не любил Карченко над собой теоретиков.

Занавески не шевелились, и ничей пронзительный взгляд не провожал машину Валерия до выхода из внутреннего двора отеля. Створки ворот раздвинулись, повинуясь нажатию пульта, и Карченко влился в общий поток машин.