Скотт Туроу - Презумпция невиновности

– Хотя бы то, что он твой приятель.

Реймонд смеется:

– У тебя, кажется, одно на уме – как бы уделать меня. Валяй, я не возражаю. – Он отодвигает свою тарелку в сторону. – Только учти, такие вещи за пять минут не обговоришь. Хочешь покатить бочку на Томми? Действуй. Он этого заслуживает. И Нико тоже. Валяй, присоединяйся к большинству. Это удобная позиция. Звони в ассоциацию, скажи, что поддерживаешь отзыв Нико.

– Они мне уже сами звонили. Я ответил, что мне нечего сказать по этому поводу.

– Но чего ты на меня-то взъелся? Тебе не понравилось, что я согласился дать показания? Но я же говорил правду, говорил только о том, что в самом деле было. И ты это знаешь, дорогуша.

– Ты мне соврал, – говорю с ударением на «мне».

– Когда?! – восклицает он с неподдельным удивлением.

– Когда отдавал мне «папку П.». Когда сказал, что Каролина просила назначить ее на это дело. Когда заявил, что в папке беспочвенные обвинения.

– Вот оно что… – медленно произносит Реймонд. Он в замешательстве. Хорган – крепкий орешек. – Теперь понимаю. Кто это тебе накапал? Лайонел Кеннили? Твой поганый приятель? У него у самого рыльце в пушку. Ты от меня нос воротишь. Да, я не святоша. Святых среди людей нет. И вообще те дела не имеют никакого отношения к тому, что тебя обвинили в убийстве.

– Ты так думаешь? Разве меня справедливо судили, Реймонд? Ты об этом подумал? Неужели не понимаешь, что Ларрен хотел засадить меня, чтобы его делишки остались в тайне?

– Нет, он не такой.

– Не такой, говоришь? Он замарал судейскую мантию. Единственное, что его заботило, – да и тебя тоже, если на то пошло, – чтобы никто ничего не узнал. Ты мне вот что скажи: каким образом мое дело попало к Ларрену? Кто звонил Эду Мамфри?

– Никто ему не звонил.

– Случайность?

– Насколько я знаю, да.

– А ты у Ларрена об этом спрашивал?

– Мы с ним о твоем деле не говорили. Ни разу. Можешь мне не верить, но мы оба действовали по справедливости. Чепуху ты мелешь, Расти. Да, было, но было девять лет назад. У Ларрена в ту пору котелок совсем не варил.

– Ты лучше скажи, как это произошло? – Любопытство берет верх над моим негодованием.

– Откуда мне знать как? Мы с ним один-единственный раз об этом говорили. Да и короткий был разговор-то. Он тогда здорово закладывал. Каролина по надзору работала. Ее подопечные плакались ей в жилетку, просили помочь. Она – к Ларрену. И он соглашался, рассчитывая, что теперь она почаще будет задирать перед ним юбку. И вот однажды один из ее поднадзорных преподносит ей маленький презент – сотенную. Это их, ее и Ларрена, развеселило, и они закатили себе обед. Потом ей еще раз дали, потом еще. Так оно и пошло. Отчего не побаловаться по мелочи?

– И ты все-таки взял ее в прокуратуру?

– А это вот как случилось. Ларрен не слезал с меня насчет Каролины. Туго, говорил, ей – всего одиннадцать тысяч в год получает, а за одно только обучение в юридическом училище сколько надо платить. Ладно, говорю, возьму с окладом двадцать пять тысяч, но чтобы он с этим завязал. Взял я ее, и знаешь, она чертовски хорошо работала. Мозговитая. А Ларрену я устроил перевод в Центральный суд, и он тоже показал себя с хорошей стороны. Через год они оба стали уважаемыми людьми и, кажется, охладели друг к другу. Хорошо, если за пять лет перебросились несколькими словами. Со временем и я на нее клюнул. Что из этого вышло, ты знаешь.

– Так, значит, оно и шло – ко всеобщему удовольствию. А потом ты получаешь ту анонимку и передаешь материал ей на хранение.

– Ни хрена подобного. Я велел ей разобраться в нем и держать язык за зубами. Чего ты от меня добиваешься, Расти? К тому времени я уже встречался с ней, не стану скрывать. Будь я подонком, сунул бы эти материалы в бумагорезательную машину, и дело с концом.

Я качаю головой. Нет, дорогой, ты достаточно осторожен, чтобы сделать такую глупость. Мало ли кто еще мог знать об анонимке? Ты действовал в духе самых хитроумных членов семейства Медичи. Разберись, мол, милая, и, если это касается тебя и Ларрена, аккуратно замети следы. Все это подразумевалось и комментариев не требовало. Каролина, естественно, попыталась это сделать. Теперь понятно, кто затребовал из Тридцать второго участка протокол ареста Леона.

– А когда Каролину угробили, ты взял папку?

– Когда ее, как ты выражаешься, угробили, мне позвонил Ларрен. Я ведь сказал ему об анонимке, когда она поступила. Так вот, Ларрен позвонил на другой же день после того, как обнаружили труп. Дельце-то может быть щепетильное, говорит. Почему бы тебе не взять эту папку? Задница он лицемерная, всегда был таким. – Реймонд смеется, я хмурюсь. – А после тебе ее отдал, когда ты попросил.

– У тебя не было другого выхода. И все равно ты пытался меня запутать.

– Он же как-никак мне приятель.

Ясно, почему Реймонд покрывал Ларрена. Если бы он возбудил против него дело, тогда прощай его мечта о переизбрании. Отвратительно все это.

Я встаю, собираюсь уйти.

– Расти, я действительно хочу тебе помочь. Только скажи чем. Если нужно, я на самой людной площади поцелую Оги Болкарро в зад. Будет тебе судейское кресло. Если же захочешь побольше получать, тоже устроим. В долгу перед тобой не останусь.

Мне приятна его готовность услужить. Лежачего не бьют. Я киваю ему. Мы идем к дверям. Реймонд успевает похвастаться модерной живописью на стенах. Видно, забыл, что он нам со Стерном чуть ли не лекцию о ней прочитал.

У лифта он тянется ко мне, чтобы обнять.

– Все это неприятно, правда, – говорит он.

Я отстраняюсь, даже легонько его отталкиваю. Рядом люди, и он делает вид, будто ничего не заметил. На нашем этаже останавливается кабина лифта.

– Погоди, я хотел еще спросить тебя об одной вещи.

– О чем? – говорю я, входя в кабину.

– Кто же все-таки убил ее, как ты думаешь?

Я молчу, делаю Реймонду легкий джентльменский поклон. Дверцы лифта закрываются.

Октябрь. Я работаю в саду – выкапываю старые столбы у забора, вставляю новые, заливаю цементом, протягиваю сетку-рабицу. И вдруг меня охватывает непонятное чувство. Я смотрю на инструмент у меня в руке. Не знаю, как называется. Рукоятка, на конце которой с одной стороны молоток, с другой – гвоздодер. Этот странный инструмент достался мне от тестя. Когда он умер, мать Барбары привезла нам весь его домашний и садовый инвентарь. Эту тяжелую железяку можно использовать для чего угодно, а вечером первого апреля она стала орудием, которым была убита Каролина Полимус.

Сразу после суда я заметил на гвоздодере сгусток запекшейся крови и прилипший к нему светлый волос. Я тут же спустился в подвал и стал промывать инструмент горячей водой. В этот момент на верхних ступеньках лестницы показалась Барбара. Она буквально замерла, увидев, что я делаю. Мне пришлось прикинуться веселым. Стал насвистывать какую-то мелодию.